— Люди ее стонут, выпрашивают хлеба, драгоценности отдают за пищу, чтобы восстановить силы… — вздыхали их мужья, водя пальцем по впечатанным в бумагу черным словам, приобретшим такую страшную современность.
А тайные агенты отца Жозефа, работавшие в крепости, обязательно напоминали:
— О тебе твои пророки лишь ложь и глупость вещали. Не обнажили твое нечестье, чтобы изменить твою участь, являли тебе изреченья лжи и coблазна!
И советовали, советовали постоянно и настойчиво:
— Умножь свои вопли ночью, в первую стражу, сердце пролей, как воду, пред ликом Господним, воздень к Нему ладони ради твоих младенцев, что от голода чуть живые на перекрестках улиц.
Каждый стих, каждая строка Плача словно не об Иерусалиме говорили, стонали горожанам об их Ла-Рошели.
Наконец не выдержал и муниципалитет.
Двадцать восьмого октября одна тысяча шестьсот двадцать восьмого года Ла-Рошель сдалась.
На следующий день во главе войска кардинал де Ришелье въехал в склонивший голову город.
Кругом лежали трупы, :на улицах, на площадях, на папертях церквей, под окнами домов. Тела, иссушенные голодом, не тлели, а мумифицировались.
Из пяти человек выжил один, против двадцати тысяч королевских войск в последние месяцы оборону держали от силы полторы тысячи горожан. Зрелище полумертвого города было настолько страшным, что тронуло даже самые ожесточенные сердца.
Крепость, теперь похожая на полуразрушенный могильный склеп, не подверглась обычным грабежам и насилиям. Не только строгий указ короля, но и вид города удержали неудержимых мародеров.
По совету кардинала король распорядился срочно доставить в город продовольствие. Король подтвердил, что прощает заблудших и презревших долг свой. Никто из защитников города не был наказан. Даже верхушка муниципалитета во главе с неистовым Жаном Гитоном, в других условиях непременно бы возведенная на новенький эшафот, была лишь выслана за пределы города, потому что никто уже не мог наказать Ла-Рошель больше, чем она была наказана осадой.
С самоуправлением Ла-Рошели было покончено. Венец ее башен, охраняющий город с суши, разрушен, остались лишь прибрежные укрепления. Также были срыты все замки и укрепления в округе.
Великого оплота протестантства во Франции не стало.
Королевские войска с триумфом вернулись в Париж.
Прошло время, и старые проблемы сменились новыми.
Дорогой брат, как только отношения между государствами возобновились в достаточной степени, приехал в Париж и попытался унаследовать после меня славный особняк по адресу Королевская площадь, дом шесть. Но, к его огорчению, дом во время войны конфисковали. Французское правительство отдало его некоей госпоже N, проживающей с двумя детьми в глухой провинции. Разочарованный Винтер вернулся домой.
Там ему тоже не пришлось особо радоваться вступлению в наследство. Вместе с поместьями он получил прилагающиеся к ним закладные и мои долговые обязательства на очень большие суммы очень известным людям. Благодаря этим нехитрым операциям я сразу же после истории с подвесками перевела свое состояние во Францию.
Дорогой брат встал перед проблемой: судиться с моими кредиторами и потерять миллион Или отдать все без суда и все равно потерять миллион…
Не прошло и года, как он его потерял.
У мушкетеров все благополучно.
Красавец Портос женился на своей прокурорше, которую я имела честь видеть в церкви Сен-Ле. Сундучок с монетами, накопленными ее покойным супругом, позволил господину Портосу оставить службу и зажить мирной семейной жизнью.
Тонкая душа господина Арамиса не вынесла тягот военной жизни, и он осуществил свою давнюю мечту: принял духовный сан и вступил в недавно основанное братство лазаристов. Наверное, скоро мы увидим его в рядах миссионеров, с крестом в руках несущих Божье слово народам обеих Америк, Китая и Индии…
Госпожа де Шеврез была так безутешна после его пострига, что вынуждена была завести три-четыре новых любовника, чтобы скрасить горечь утраты.
Граф де Ла Фер продолжал вести образ жизни безупречного мушкетера: регулярно пил и регулярно играл. Потом он вышел в отставку под тем предлогом, что получил небольшое наследство в Русильоне.
Д'Артаньян вместе со своей ротой вернулся в Париж после окончания кампании и принялся готовиться к вступлению в чин лейтенанта.
Он продолжал снимать комнату на улице Могильщиков и обожать Констанцию Бонасье. Господин Бонасье куда-то исчез и не мешал счастью влюбленных.
Настал тот момент, когда госпожа Бонасье официально стала вдовой и приготовилась превратиться в Констанцию д'Артаньян.
Сам д'Артаньян, услышав о планах любимой, задумался.
К этому времени любовь утратила для молодого человека чувство новизны и стала привычной — кто осудит его за раздумья? К тому же любовь к женщине — одно, а брак с ней — совершенно другое…
До господина де Тревиля дошли последние новости о сердечных делах молодого человека, которому он покровительствовал и в чьей судьбе он был горячо заинтересован.
Де Тревиль вызвал гасконца к себе и сурово отчитал: «Ты прибыл в столицу за карьерой и славой, мой мальчик? Да разве это видано, чтобы, достигнув успеха и признания в Париже, связаться с галантерейщицей, пусть она хоть трижды кастелянша королевы?»
Можно гордо поднять голову, когда тебя обвиняют в незаконных дуэлях с гвардейцами, в лихих и опасных мероприятиях, поднимающих славу мушкетеров… Тогда уста начальника бросают гневные слова, но глаза сияют от гордости за тебя.
Но как держать голову, когда твой капитан, твой друг и благодетель искренне не понимает, ради чего ты губишь блестяще начатую жизнь?
Де Тревиль, выправляя д'Артаньяна на правильную дорогу, вспомнил время, когда сам был молодым, а потом, в порыве откровенности, поведал молодому человеку рецепт правильной карьеры: «Да, мой мальчик, я не отрицаю, что добрые милости какой-нибудь Дамы лишь придают блеск достоинствам молодого человека, но надо, чтобы Дама была иного ранга, чем та, с которой по неопытности связался ты.
Д'Артаньян, ты мне дороже сына, ты — словно я сам тридцать лет назад! Запомни же, мой мальчик, что я скажу, высеки эти слова у себя в голове огненными буквами: Интрижка с галантной женщиной — галантность. Интрижка с галантерейщицей — дебош и подлость! Иди, мой мальчик, иди и подумай…»
Д'Артаньян подумал над тем, что сказал ему господин де Тревиль, и съехал с комнаты на улице Могильщиков.
Лейтенанту мушкетеров пристала более вместительная квартира.
Рошфор привез меня из Бетюна в Париж, домой, в особняк на Королевской площади.
