Как это ни жестоко звучало, в попытке переворота виноват был я и только я. Дал послабления крестьянам и серьёзно прижал аристократию, а вместе с ней и чиновничество и не смог удержать ситуацию под контролем - вот мои ошибки. Причем всё, всё же кричало, что будет кровь, БУДЕТ КРОВЬ! Но я с какой-то невероятной, свойственной только имбецилам, твердолобостью отказывался от предложений Игнатьева арестовать блудовцев. Не слушал Рихтера, давно настаивавшего на переезде в загородную резиденцию, для обеспечения лучшей охраны. Боже, я даже от Лиз отмахивался, когда она начала в последнее время говорить о своих дурных предчувствиях. Списал на предродовые женские глупости.
От всего этого хотелось взвыть, напиться и набить самому себе морду. Каким же надо было быть тупоголовым, самодовольным идиотом, погруженным в собственное эго, чтобы не делать выводов из того, что творится вокруг?!
И ведь что самое обидное - все же видел! Знал, что в обществе, особенно в верхних его слоях зреет недовольство - еще бы, в последние полтора годы, по мнению дворянства, количество 'ущемляющих и разорительных' законов, росло по экспоненте. Отказ от перевода на выкупные платежи удельных и государственных крестьян, перераспределение помещичьих земель в пользу общин. И что вызвало больше всего протестов - запрет на вывоз крупных сумм за рубеж. От последней меры всех наши князья и графы просто кипятком писали. Еще бы, в Париж, Баден, Лондон и без денег? Без игры в казино, без тотальной скупки предметов роскоши, без шика и показушничества? Не хотим!
'Не хотите? А куда вы денетесь? Всем тяжело и вы терпите!' - думал тогда я. 'Вот и додумался, урод', - разобрала меня злость на самого себя.
На этой мысли мой разум, видимо решив, что итак уже достаточно натерпелся за этот день, отключился, погрузив меня в темное небытие сна без сновидений.
Утром я проснулся поздно. Шторы были задернуты и с трудом пробивающийся сквозь них свет едва-едва освещал комнату. От ночи на диване тело немилосердно ломило и, встав, первым делом я решил немного размяться.
'А ну-ка… Смиррррн-а!', - скомандовал я себе, и вскочил с софы.- 'К выполнению физических упражнений приступить! Есть приступить! Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре.'
Поотжимавшись, поприседав и сделав несколько упражнений на растяжку, я почувствовал себя намного лучше. Ноющая боль в спине ушла, да и настроение стало не таким удручающим. Подойдя к окну, я раздернул шторы и зажмурился от яркого света, бьющего в глаза. Поморгав, чтобы избавиться от черных пятен в глазах, я с интресом оглядел окрестности.
Внизу, на плацу, шла муштра какого-то полка. Солдаты синхронно маршировали, ровных рядов проходя под моими окнами. Офицер, гарцевавший перед строем на кауром жеребце, как будто только и ждал моего появления у окна.
- Рота, круууу-гом! - зычно скомандовал он и что-то добавил солдатам вполголоса.
- Здра-ви-я же-ла-ем ва-ше Им-пе-ра-тор-ско-е Ве-ли-чест-во! - во всю мощь своих легких гаркнула рота.
Я, не удержавшись, улыбнулся и помахал солдатам рукой. 'Вот ведь карьерист, мать его раз этак!' - подумал я про офицера. - 'Небось, целый бой выдержал за право стать именно под этими окнами. Но все равно приятно, черт побери!'
Полюбовавшись на четкие действия гвардейцев еще пару минут, я отошел вглубь кабинета, дабы не провоцировать своим силуэтом в окне новых выражений верноподданнических чувств. Мысли мои вновь вернулись ко вчерашней ночи: я очень переживал за Лизу и мне хотелось как можно быстрее её увидеть.
Наскоро накинув мундир, я высунулся в коридор, чтобы справиться у охраны, не поступало ли новых известий о ней. Увы, но стража лишь смущенно покачала головой, чем еще больше подогрела мое желание немедленно отправиться к супруге. Одевшись я уже собрался выходить из комнаты, но, на мгновенье взглянув в зеркало, остановился. Из отражения на меня смотрело изрядно помятое, с черными кругами под глазами и впечатавшимся в щеку сложным узором дивана, лицо, никак не соответствующее царской персоне. 'Нельзя показываться на людях в таком виде!' - мелькнула мысль. Сделал попытку поправить измятый мундир, я в придачу обнаружил пропажу верхней пуговицы и небольшую дырку от пепла на брюках (когда только успел!). После чего плюнул на все попытки справиться с внешним видом своими силами и позвал прислугу.
- Умыться и переодеться! - приказал я явившемуся по моему зову слуге.
Пятнадцать минут спустя я выходил из своего кабинета в приличествующем императору виде, но со все также висящим на сердце тяжелым грузом предстоящей встречи.
Быстрым шагом ступая по коридорам дворца, я время от времени останавливался, кивая встречающимся мне по пути караулам. Солдаты при моем приближении подтягивались, стараясь продемонстрировать боеготовность, но было видно, что они очень устали. Несмотря на спешку, около одного караула я все же задержался - не смог пройти мимо казака сражавшегося за меня у дверей спальни.
- Почему не отдыхаешь после дежурства, Миша, - обратился я к коренастому казаку. Тому самому который не получил и царапинки в ожесточенной драке.
- Так ведь почти половина наших из строю выбыло, Ваш Велчство! А я целехонек, - из последних сил скрывая усталость, ответил караульный.
- Да. Я знаю, - помрачнел я. - Табачком балуешься?
- Есть немного, Ваш Велчство!
- Угощайся, - протянул я ему позолоченный портсигар.
- Не положено, - не задумываясь, ответил тот.
- С собой возьми, потом выкуришь, - настоял я.
- Не положено, Ваш Велчство! - все так же, ни на мгновение не задумываясь, отвечал караульный.
- Предписание? - не преминул уточнить я.
- Оно самое, - со вздохом ответил Мишаня.
- Благодарю за службу! - я хлопнул своего охранника по плечу, и как некогда Екатерина Великая Суворову положил портсигар на паркет у ног часового, после чего продолжил путь.
Несмотря на уже довольно позднее утро, по дороге в спальню Лизы мне не попалось ни одной праздно шатающейся души. Как будто во всем дворце остались только караульные, истопники и я.
На подходе к нашим спальням мной внезапно овладела робость, сердце отчаянно забилось в груди. Как я смогу помочь её пережить это горе? Что я скажу ей? Почему не уберег?
Я остановился в комнате, где этой ночью разыгралась решающая битва против заговорщиков. Луж крови нигде не было видно, сломанную мебель уже вынесли, но отвратительный запах крови и горелого пороха никуда не делся. Я посмотрел на дверь - на уровне мой головы светилась проделанная мной дырка пулевого отверстия. 'Хорошо что промахнулся, - подумалось мне. - Повезло. А мог ведь лейтенантика-то и угробить'.
