– Как же ты жив остался? – спросил Ремедий, видя, что рассказ окончен, а самое главное так и не прояснилось.
– Да разве это жизнь? – вопросом на вопрос ответил Фихтеле под всеобщий хохот и полез в кошель за игральными картами.
Через несколько дней Фихтеле сбил себе ноги и теперь плелся, сняв сапоги. От холода весь посинел и чаще, чем следовало бы, наведывался к Эркенбальде с просьбой о фляжке дешевого рейнвейна. Женщина не отказывала, скупо улыбалась тонкими губами, цедила жидкое винцо. Фихтеле задолжал ей жалованье уже за полмесяца, но не слишком печалился – кто знает, настанет ли завтра утро.
– Хотите подкрепиться, святой отец? – привязался он к Иеронимусу, протягивая ангстер, фляжку формой и размером похожую на луковицу.
Иеронимус отказываться не стал, глотнул.
– А разводит винцо Эркенбальда-то, – сказал он, обтирая губы. – Экая ведьма.
Фихтеле забрал ангстер, завинтил пробку.
– И пес с ней, – беззаботно сказал он. – У вас нет мази от мозолей, отец Иеронимус?
– К сожалению, нет.
– А, бренное тело, значит, не врачуем? Только падший дух поднимаем на должную высоту?
– Когда есть возможность, врачую и тело, – сказал Иеронимус, не поддаваясь на полупьяную провокацию студента. – Как же случилось, что ты натер себе ноги?
– Так сапоги ворованные, – просто ответил Фихтеле. – Маловаты оказались.
– Тебе нужен совет?
– А что еще взять с вашего брата?
– В таком случае, либо не воруй что попало, либо заранее готовься к последствиям.
Фихтеле захохотал.
– Хороший же у ландскнехтов духовный пастырь. Не понимаю, за что они вас так ненавидят.
Иеронимус пристально поглядел своему собеседнику в глаза.
– Ненавидят? Ты уверен?
– Любили бы – не вешали бы напраслину.
– Что ты называешь напраслиной?
– Ну, например… Да нет, глупости. – Фихтеле хохотнул, поддел босой ногой камешек. – Шальк вчера врал. Будто у вас были какие-то интимные отношения с обозной шлюхой. Будто оттрахали ее, прости Господи, у всех на глазах, а потом выгнали в холодную ночь.
Фихтеле подождал ответа, но Иеронимус молчал. Тогда студент сказал:
– Так это что… правда?
– Да, – сказал Иеронимус. – Это правда. Так что не наговаривай на Шалька.
Фихтеле дернул бровями, хмыкнул.
– Странный вы пастырь… Знаете, отец Иеронимус, я ведь много читал там, в Хайдельберге. Мы с моим другом наведывались к одному планетарию, и он пересказывал нам немало сочинений ученых мужей по науке чтения звезд. Говорил, что те или иные изменения констелляций созвездий производят строго определенные изменения в нраве человека…
– В таком случае, почему бы не молиться прямо на звезды? – спросил Иеронимус.
Фихтеле пожал плечами.
– Я не говорю, что разделяю его мнение. Он рассказывал, будто знался с почитателями Зороастра и от них получил многие знания…
– Зороастр родился смеющимся. Викентий из Бовэ в «Зерцале истории» полагает его сыном Хама и внуком Ноя, говорит, что свои знания он получил от дьявола.
– Вы верите этим сказкам, отец Иеронимус?
– Я верю в то, что предписывает мне моя религия и моя церковь, – сказал Иеронимус.
Фихтеле покачал головой.
– Да вы настоящий мракобес, как я погляжу…
Иеронимус ничуть не смутился.
– Возможно, – сказал он. – А что в этом плохого?
– Не знаю. Для вас, вероятно, ничего. А вы что, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО верите в то, что благодаря дьяволу Зороастр смеялся при своем рождении?
– А ты веришь в те истории, которые рассказываешь у костра?
– И да, и нет…
Иеронимус улыбнулся.
– Вот видишь.
– Если вы не донесете на меня святой инквизиции, я еще расскажу про того планетария.
– Не донесу.
– Ладно. Вот о чем мы спорили. Под какими зодиакальными знаками следовало бы рассматривать Бога и дьявола? Является ли Бог Раком, а дьявол Козерогом? Тому немало подтверждений. Ибо дьявол может быть отождествлен с Сатурном, господином Козерога, планетой неблаготворной, отбирающей, запирающей. Бог же – с благодатным Юпитером, раздающим добро и щедро изливающим свет, а известно, что Юпитер – господин Рака.
Иеронимус слушал, не перебивая. Студент увлекся, говорил, захлебываясь.
– Но с другой стороны, можно возразить на это: Сын Божий родился, как известно, двадцать пятого декабря, то есть под знаком Козерога. Следовательно, Бог может быть также связан с Козерогом, с устремлением вверх, в горние выси. В то время как потаенное, низменное отдано во власть Рака – дьявола, чудовища, копошащегося на дне колодца…
Он победоносно поглядел на Иеронимуса. Монах сказал:
– Бог бесконечен и потому включает в себя свойства Козерога, как и свойства Рака. Дьявол же по природе своей ограничен и потому может проявляться либо в одной, либо в другой из названных форм. Где противоречие?
– Почему вы принижаете дьявола и его роль? – горячо спросил Фихтеле. – Разве могло бы существовать добро во всем его блеске, не будь на земле зла, чтобы его оттенять?
– Бог устроил так, что и зло служит во благо Ему, – сказал Иеронимус.
– Так как существовало бы это самое добро, если бы не было зла? Как бы мы увидели свет, не будь рядом тени?
– Если бы существовало одно только добро, не было бы нужды его показывать и оттенять, – отозвался Иеронимус. – Добро может существовать без зла, но зло никогда не может существовать без добра. Не впадай в ересь, Фихтеле. От твоих рассуждений всего один шаг до дьяволопоклонничества.
* * *
С тех пор бранное слово, слетевшее с уст разобиженного студента, осталось за Иеронимусом как прозвище. И скоро все ландскнехты между собой называли его не иначе, как «Мракобес».
Небольшой монастырь открылся перед солдатами сразу за поворотом дороги. Несколько старых строений за стенами, сложенными в старину серым булыжником. Неприветлив, суров облик монастыря в долине Эльца в недельном переходе от Страсбурга, и монахи в нем под стать.
Когда ландскнехты остановились у кованых ворот, наглухо закрытых, немало времени прошло, прежде чем на стене, наполовину хоронясь за зубцом, показался монах. Приземистый, плотный, с квадратным лицом, стоял он, подбоченившись, и хмуро разглядывал солдат Агильберта.
Очень не нравились ему они.
Телега, крытая дерюгой и кожей, с разбитыми колесами. Если вскорости не починить колымагу, ахнет в какой-нибудь луже, и придется бросить груженное на нее добро.
Между кожаных занавесок чертячьим хвостом торчит отрядное знамя. Поганого оно цвета, красное, бандитское.
Невеселая гнедая лошадка тащила телегу. Дюжий парень, по облику скорее крестьянин, нежели солдат, заботился о бедной скотине, как мог. Выпряг, пустил пастись на монастырский луг.
