– Помилуйте! – какой-то старик вскочил с места. – Эту песню пели еще в гражданскую войну!
– Дедушка, – снисходительно улыбнулся артист, – вам несколько изменяет память. Склероз, господа! – Звездилин вновь улыбнулся залу и слегка погладил себя по животику. Старик, дернувшись, как от удара, осел в кресло.
– Милостивый государь! – Фрол и не думал, что голос Ухтомского может быть таким звонким и сильным. – Я не страдаю склерозом! Эту песню пели в Марковском полку еще в апреле 18-го. В сентябре ее текст напечатал «Екатеринодарский вестник».
Поручик стоял, высоко подняв голову, глаза были прищурены, руки вцепились в спинку впереди стоящего кресла.
– А в 27-м – «Русская мысль» в Берлине, – добавил кто-то, и зал зашумел.
– Как вам не стыдно! – завопила какая-то дама средних лет, в свою очередь вскакивая и размахивая сумочкой. – Как вы можете сомневаться в словах господина Звездилина? Стыдитесь!
– Графа Звездилина? – переспросил кто-то, и несколько человек захохотало.
– Фельдмаршала, – ответили ему, и хохот усилился.
– Господин Звездилин! – продолжал Ухтомский. – Если вы действительно дворянин, немедленно извинитесь перед залом! В том, что вы говорили, нет ни слова правды!
– Молодой человек! – растерялся маэстро. – Я вас уверяю… Честное слово…
– Честное – что? – вновь не выдержал князь, и тут мимо его виска что-то просвистело. Сумочка, брошенная дамой средних лет, пролетела в нескольких сантиметрах возле уха поручика, попав в сидевшего в последнем ряду пожилого господина. В ту же секунду вокруг дамы возник легкий водоворот, послышался сухой треск оплеухи. Водоворот усилился, и через секунду кто-то уже катился по проходу. Над вскочившей толпой замелькали крепкие ручищи, и все покрыл неистовый гвалт собравшихся в зале особ голубой крови.
– Пора, елы, сматываться, – рассудил невозмутимый Фрол и потянул Ухтомского к выходу. – Заметут, в карету его!
Поручик пытался сопротивляться, не желая дезертировать с поля битвы, но Фрол, окончательно взяв командование на себя, потащил упиравшегося Виктора прочь из зала. За спиной их ревело, кто-то кричал: «Стыдитесь, господа!», – но большая часть выражений была все-таки несколько иного уровня.
– Извозчики! Лакуны! – бормотал Ухтомский, буксируемый неумолимым Фролом. Уже на выходе, рядом со столиком, где раньше восседала лже-Терентьева, а теперь, вероятно по случаю концерта, было пусто, они столкнулись с самим Звездилиным, который также успел улизнуть. Маэстро, увидев поручика, замер, а затем пробормотал что-то о хулиганах.
– Моя фамилия Ухтомский, – заметил князь. – Вы что-то хотели сказать? Звездилин вновь застыл, затем попытался снисходительно улыбнуться, но тут их взгляды встретились, и он окончательно потерял дар речи. В двери уже вваливались люди в форме, спеша к месту побоища, и Фрол потянул Виктора к выходу. Ухтомский шагнул вплотную к потомку фельдмаршала, правая рука дернулась, но он лишь процедил: «На конюшню!» – и, резко повернувшись, шагнул прочь, оставив Звездилина, застывшего, словно Лотова супруга, стоять у регистрационного столика. Фрол ухватил Виктора за руку, и они покинули славные стены Собрания.
Покуда Фрол и поручик совершали очередной круг по центру Столицы, дабы несколько сгладить впечатление от знакомства со сливками местного общества, слухи уже начинали ползти по городу, привыкшему за последние месяцы к любым, самым невероятным, происшествиям. Встрепенулись репортеры, почуяв запах жареного, засуетились телевизионщики, готовясь к срочному выезду, редакторы резервировали столбцы вечерних выпусков. Уже в девятичасовых новостях зрители смогли прослушать репортаж о зверском избиении знаменитого певца Звездилина группой необольшевиков, устроивших погром в Дворянском Собрании. Впрочем, полуночные «Вести» поведали о несколько ином – о похождениях вдрызг пьяного маэстро, который во время исполнения «Поручика Ухтомского» избил старушку. Все это кончилось большим интервью певца одной из центральных газет, где он повторил свой рассказ о рождении знаменитого шедевра, доведя количество созданных вариантов песни до двадцати пяти.
…Келюс выслушал рассказ Фрола без особых эмоций. Ему было не до фельдмаршальских предков певца. Очередной поход в поисках работы опять завершился ничем, деньги подходили к концу, к тому же слова Тургула то и дело всплывали в памяти, портя и без того скверное настроение.
На следующее утро Келюс решил повторить попытку, а Фрол собрался в больницу к Лиде. Они допивали кофе из последней уцелевшей у Лунина пачки, когда в дверь позвонили.
– Мик, – предположил Фрол.
Однако это был не Плотников. На пороге с несколько виноватым видом стоял поручик Ухтомский.
– Здравия желаю, господин Лунин! – отчеканил он. – Разрешите войти?
Получив разрешение, князь снял пальто, секунду потоптался в прихожей, а затем щелкнул каблуками: – Господин Лунин! Разрешите доложить! Прислан для отбытия ареста!
– Чего? – ахнул подошедший Фрол. Келюс молчал, но глаза его полезли на лоб от удивления.
– Получил сутки ареста от его превосходительства за буйство, пояснил поручик. – Прислан для производства генеральной уборки в квартире.
Келюс хотел что-то сказать, но внезапно в голову пришла какая-то мысль, и он промолчал.
– Ладно, – решил Николай. – Уборку я, бином, и сам произведу, а так милости просим. Пойдемте, Виктор, там у нас, кажется, еще есть кофе…
– Понял? – шепнул Лунин дхару, покуда поручик мыл руки в ванной.
– Не-а…
– Генерал его второй день отсылает. Ну и дела!.. Если даже своему поручику не верит…
Ухтомского напоили кофе и оставили в квартире, запретив даже прикасаться к швабре и венику. Фрол поехал в больницу, а Келюс направился в очередной поход. Он давно уже пытался устроиться в какой-нибудь институт, но даже в техникумах и редакциях свободных мест не оказывалось.
Николай сломал гордость и поехал к своей старой знакомой, которая работала в одном крупном издательстве. Видеть ее Николаю не очень хотелось, но он чувствовал, что выбирать не приходится.
Знакомая угостила Келюса кофе из редакционного кофейника, полчаса болтала о пустяках, а затем, когда они остались одни, неожиданно сменив тон, сообщила, что ничем помочь не может. Потом добавила, что и другие едва ли смогут Келюсу помочь, поскольку в списке людей, которых не следует принимать на работу, фамилия Келюса фигурирует с самыми резкими характеристиками. Списки эти, как выяснилось, регулярно рассылаются некими инстанциями по всем институтам, техникумам, редакциям и даже средним школам.
Келюс вспыхнул, но, сдержавшись, поблагодарил за информацию и покинул негостеприимные стены. На улице он нашел первую попавшуюся скамейку и долго курил, приходя в себя. Весной Лунин потерял работу, выйдя из правящей партии, что в конце концов бросило его на бетонные баррикады Белого Дома. Новая власть отнеслась к нему не лучше. Николай, конечно, догадывался, что могло быть причиной этого, и его вновь, в который раз, охватило чувство бессилия. Келюс на собственной шкуре понял теперь, что значит бодаться с Системой.
В конце концов Николай не выдержал и пошел в Белый Дом. Он не ждал ничего хорошего от этого визита, но терять было совершенно нечего. Впрочем, визит чуть было не завершился в самом начале. Келюса попросту не пустили, посоветовав записаться на прием. Келюс знал, что значит записаться на прием, тем более его вопрос едва ли мог решить обыкновенный чиновник. Он хотел напомнить, что был здесь в августе, но гордость пересилила, и он лишь попросил пропустить его как бывшего члена группы поддержки Президента.
Тут на Лунина посмотрели внимательнее, предложив назвать фамилию. Дежурный долго листал какие-то списки, затем его тон внезапно изменился. Он попросил Келюса присесть и подождать, а сам стал звонить по телефону. Николай заметил, что звонит он не по тому аппарату, который находится перед ним, а по другому – стоявшему на краю стола и не имевшему цифр на диске.
Минут через пять дежурный выписал Келюсу пропуск и предложил подождать сопровождающего. Это уже Лунину никак не могло понравиться, но уходить было поздно. Сопровождающий оказался двухметровым верзилой в штатском, державшимся, впрочем, крайне вежливо. Они прошли хорошо знакомыми Келюсу коридорами, поднялись на лифте, и вскоре Николай стоял у высокой двери, возле который вытянулись по стойке смирно двое верзил, как две капли воды похожие на того, что его сопровождал. Келюс перешагнул порог и тут же увидел Генерала.
– А, Лунин! – Генерал мельком взглянул на часы. – Хорошо, что застал. У меня скоро совещание по Украине. Ну, садись.
Честно говоря, Келюс и не надеялся попасть именно к Генералу. Он предпочел, чтобы с его делом разобрался кто-нибудь другой, но выбора не было.
– Что? – продолжал Генерал, не давая Николаю вставить слова. – Никак в покое не оставят? Я ж им сказал!
