Сейчас он мне на перевязочном пункте помогает. То одно подает из лотка, где инструменты лежат, то другое. Так-то это сестра милосердия должна делать, но они все заняты, поэтому я и санитара припахал. Так-то Малиновский стрелок, но сейчас нам помогает.
— Ну, вот и всё. Сейчас Вы, Никифор Федорович, стали лучше новенького. Настоящий боевой офицер, даже тяжкие раны получивший…
Повезло интенданту. Можно сказать, что легко отделался.
Под утро наши роты пошли в атаку. С большими потерями второй батальон занял первую линию немецких окопов.
Откуда это мне стало известно? Раненые-то не немые, поделились со мной они этой информацией.
— Больше половины наших легло…
Мля…
Полетели в рай российские душеньки.
Стройными рядами и длинными колоннами.
— Там у них пулемет на пулемете…
— Артиллерия жестко бьет…
— Всех в атаку подняли — бомбомётчиков, снайперов, отделение с аппаратами Вермореля…
Точно, участвовали в атаке и огнемётчики. Сейчас я как раз рану поручику Кюри и обрабатываю. Он отделением их и командует. Сами солдаты с аппаратами Вермореля наши, а командир у них француз.
Ранен француз тяжело, его скорее в тыл отправлять надо. Мне на перевязочном пункте ему мало чем есть помочь.
Кюри унесли, а место его занял полковник Иванов. Тут — царапина, но — это полковник. Его не меньше чем старший врач должен перевязывать. Ну, а старший врач — это как раз я.
— Молодец француз. По распоряжению полковника Готуа, объединил он особые команды первого и второго батальонов и выбил немецких пулеметчиков… — хвалит Иванов моего предыдущего пациента. — Не он бы, плохо совсем было. Отобрал он самых лучших бомбомётчиков, отправил их вперёд по ходам сообщения. Они немецкие пулеметы гранатами и закидали. Марченко — даже целых два. Что вторую линию взяли — Кюри заслуга…
Говорит и говорит Иванов. Так тоже часто бывает. Только что вышел он из боя, вот его на разговор и пробило.
Тут — кого как. Кто-то говорит и говорит, кто-то в себе замкнётся…
Лучше бы — говорил, всё накопившееся в себе выплескивал…
— Снайперов почти всех выбило… Жалко… Готовили-готовили… Большая часть батальона легла…
Раненые из следующей партии сообщили мне, что немцы сейчас закрепились на своей третьей линии обороны. Это прямо перед фортом Бремон.
Перед этой линией у них ещё и канал. Это опять нашим ротам будет большая помеха.
Утро уже полностью вступило в свои права, а я всё занимался с ранеными. Их не убывало, а стало даже больше.
Почти пару часов у меня получилось поспать, а потом раненые опять пошли потоком…
Так скоро от нашей бригады никого и не останется. Ну, кроме штаба, хозяйства Рязанцева, персонала перевязочного пункта и полкового батюшки.
Батюшка сейчас к нам прибился. Помогает с разгрузкой и погрузкой раненых.
— Какой я вояка… Там от меня пользы нет, так хоть тут помогу…
Вот и помогает. Я от лишних рук не отказался, каждые они теперь на счету.
Как там бой идёт я узнавал от раненых. Правда, с небольшой задержкой по времени.
— Две атаки уже отбили…
— Они через канал плывут, а мы стреляем…
— Давит и давит германец…
Да, давит. Канонада ни на минуту не затихает. Немецкие пушки молотят по нашим позициям, вернее — бывшим германским, а французские от них не отстают.
— От них до нас — метров тридцать… Местами — ближе.
— Командира наших разведчиков убило…
— Хорошо, ручных гранат хватает…
Это точно. С гранатами у нас проблем нет. Вот также бы с перевязочным материалом…
— Ротных всех выбило, одни унтера командуют…
— Воду и продукты из резерва не подвозят…
— Воздух у нас в окопах от стрельбы просто раскалился…
После очередного раненого я вышел покурить. День был какой-то пасмурный. Вроде и не утро, а стоял какой-то туман. Странная погодка, дома такой я не замечал.
Или, это дымом всё затянуло?
— Иван Иванович, подойдите…
Малиновский меня за рукав теребит. Я даже не заметил, как он и подошёл. В голове у меня тоже туман, руки и спина как свинцом налиты.
Поспать бы сейчас…
— Иван Иванович!
— Иду…
Недокуренная сигарета полетела на землю.
Непорядок. Я сделал шаг, растоптал окурок сапогом.
— Германцы бьют и бьют, а наша артиллерия что-то молчит…
— Третью их атаку еле и отбили.
— Унтер наш хотел связаться с командиром батальона, а его где-то и нет…
— Держаться совсем стало невозможно…
Новости от раненых становились всё хуже и хуже. Похоже, вторую линию немецких окопов наши не смогут удержать, а какой кровью она досталась!
— Отступили мы от канала. Сначала пулемётная команда… Быховский не стал ждать пока всех перебьют…
— Связи нет… Мы сидели, сидели, а потом сами с позиции снялись.
— Хоть тут попить дали, с утра ни глоточка воды не было…
Наши потрепанные роты оставили захваченные ранее немецкие позиции перед каналом, а германская артиллерия по ним до самого вечера била. Снарядов потратили просто прорву, а всё без толку.
Поздним вечером под сильной дымовой завесой немцы перешли канал. Обнаружив, что в окопах русских солдат нет, стали осторожно продвигаться вперёд.
Французская артиллерия не подавала признаков жизни.
Тыловые службы полка были отправлены на позиции. Моих подчиненных не тронули — нам и здесь работы хватало.
— Видно, подкрепление к ним подошло…
— Густыми цепями лезут и лезут…
— От траншеи почти ничего и не осталось — одни ямины…
День тянулся и тянулся. Казалось, что он никогда не закончится. Я просто валился с ног, пои помощники были не лучше.
— Ногу прямее держи…
Даже материться у меня уже сил не было.
— Прямее, говорю… Сейчас кость сломим…
Я пилил бедренную кость. Очередной защитник Франции остался без ноги, а сколько их уже за сегодняшний день было!
Трехмоментная ампутация по-Пирогову… Классика…
Всё. Надо передохнуть.
— Без меня шейте…
Я вышел на воздух. Небо было полно звёзд.
Тут одновременно ударили сотни французских орудий. Может, и не сотни, но мне так показалось.
Что там такое?
Опять наступать будем?
Не всех ещё русских солдат перед фортом угробили?
Глава 15 Опять под обстрелом
Французские снаряды поднимали в воздух кубометры земли перед и за каналом, врезались в воду…
Била тяжелая артиллерия.
Спала, спала и проснулась…
Ад…
Хорошо, что я этого не видел.
Насмотрелся я уже на войне всякого. Лишний раз плохого видеть и не хочется.
Германцы как на поле казни попали — по ним солдаты русского экспедиционного корпуса из всего, что оставалось, остервенело били, а сверху французские снаряды гвоздили.
Вдруг в один момент всё прекратилось. Как будто кто команду той и другой армии дал. Стало тихо, только недобитые немцы перед линией занятых нашими ротами траншей стонали.
Артиллерия с обеих сторон признаков жизни не подавала, пулеметы не засевали зернами смерти пространство поля боя, ружья молчали.
Прошел час.
Что русские солдаты, что немцы, сначала осторожно, а потом всё более смелее начали брать воду из взбаламученного канала. Установилось своеобразное водное перемирие. Тут, людьми надо быть — пить-то всем хочется.
Всеобщий любимец артельщик Харлашка чудесным образом сумел доставить на русскую переднюю линию вино и обед. Вот за это его и ценили — без пропитания много не навоюешь, а он чуть ли не во время рукопашной мог пищу подвезти и начать раздавать.
Вина на каждого было вволю. Пить не перепить. Его же на всех привезли, на число питоков, какое перед боем было.
— Пейте, пейте, не везти же его обратно…
Харлашка всех щедро оделял, никого не пропустил.
— Какава где? — пошутил кто-то из солдат.
Артельщик виновато похлопал глазами.
— Нетути…
Суп, конечно, был чуть тепленький, но это на аппетит нижних чинов не влияло.
— Кому добавить? — обвёл глазами работающих ложками Харлашка.
Некоторые солдаты подходили за добавкой по второму и третьему разу. Дают — бери…
На передке затишье, а у меня — аврал. Можно стало санитарам раненых выносить. Они их и тащат, тащат, тащат…
Это — кто дожил, не истёк кровью, от боли не умер.
Такое впечатление, что скоро вся бригада у меня на перевязочном пункте соберётся.
Видно, это германский аэроплан и высмотрел. Прямо на территории перевязочного пункта один за другим начали рваться снаряды. Осколки с визгом летели во все стороны, пробивали стенки палаток — они
