— Охотно, Эдмунд Станиславич. — Кивнул я, мысленно уже начиная проклинать настырного вельможу. — Как по-вашему, разве может быть не интересна компания, в которой собрались глава Особой канцелярии, глава государева сыска, боевой генерал и самый осведомленный человек при государевом дворе?
— Ну, положим, сведения о моей осведомленности несколько преувеличены… — Пожевал тонкими губами секретарь, но, увидев понимающие улыбки собеседников, вынужден был сдаться. — Хотя, конечно, имеют под собой некоторые основания… Но как вы догадались, что Бйорн Орварович, именно боевой генерал?
— Помилуйте, ваше превосходительство, разве же это не так? — Развел я руками, и обратился к молчаливому генералу, все это время, сосредоточенно изучавшему свою тарелку. — Бйорн Орварович, я ведь прав?
— Да. — Коротко отрубил молчаливый генерал, но после краткой паузы добавил, — хотя и я не совсем понимаю, как вы догадались.
— Право же, господа, это совсем не мудрено. — Усмехнулся княжич Туровской, и вопросительно глянул на меня. — Вы позволите, Виталий Родионович?
В ответ я только кивнул. Интересно, это у ББ такое уважение ко мне прорезалось, после расследования, или его кто-то накрутил как следует? Хотя… он, вроде бы, и на давешнем представлении, особо на меня не наезжал, в отличие от своего подчиненного…
— Бйорн Орварович, я уж промолчу о сияющем у вас на груди ордене, какой вручается лишь на поле боя, все же человеку несведущему в делах военных нашего государства, он ни о чем не скажет. Но даже если его не рассматривать… надлежащие умозаключения, от того, не станут сложнее. Вы молоды, но уже пребываете в изрядных чинах. А ваши усы не полностью прикрывают весьма характерный шрам. Можно было бы, конечно, сослаться на протекцию, но и тогда бы вы вряд ли могли рассчитывать на чин генерала, в лучшем случае, быть вам в ваши тридцать с небольшим, полковником старого строя… а уж списать шрам от пули, на детскую или несчастную травму… — Бернгардт Брячеславич отсалютовал генералу очередной, на этот раз, саморучно наполненной рюмкой.
Секретарь и генерал переглянулись, и дружно развели руками, повторяя мой недавний жест.
— А я ведь про орден-то и не подумал. — Заметил Рейн-Виленский, повернув голову к прячущему за бокалом с соком, улыбку, Телепневу. А меня как обухом по голове ударило. Нет, ну сходство же просто поразительное! Только фуражку на голову секретарю этому нахлобучить, и будет вылитый Железный Феликс!
От такого открытия я чуть не подавился… но обошлось. Бывают же такие совпадения. Вот интересно, а это местный вариант самого пана Доманского[14], или же альтернативная версия его отца? Нет, судя по имени, верно, скорее всего, последнее… но, не факт, да и физиономия его, уж очень на лицо именно Феликса Эдмундовича смахивает, хотя портретов его отца я и не припомню, но может там такое сходство, что и перепутать не мудрено? А вообще, тут та еще петрушка с некоторыми личностями творится. Взять хоть того же Эйнштейна. По моим подсчетам, ему, сейчас, лет десять-двенадцать должно быть, а в здешней реальности, он уже свои теории вовсю разрабатывает… Так что, не все так однозначно.
Дальнейший наш разговор, прерываемый лишь очередным появлением обслуги, меняющей изысканные блюда на столе, носил сугубо светский характер, никаких серьезных тем за ужином никто из присутствующих не поднимал. Даже редкие реплики о политике были неопределенны и размыты. В общем, у меня создалось впечатление, что эти господа пришли не о делах поговорить, а на меня посмотреть. Вот только, зачем им это нужно? Не сказали… Одни намеки, и никакой конкретики. Ну и черт бы с ними со всеми.
Разошлись мы только два часа спустя. На прощание, князь Телепнев лишь заметил, что хотел бы встретиться со мной сразу по завершению занятий с охранителями. После чего, превосходительства и сиятельства расселись по своим экипажам и укатили в разные стороны, а я отправился ловить извозчика, поскольку по приезду в ресторан, отправил экипаж Заряны Святославны обратно к портному, где кучер должен был забрать Ладу и Лейфа, и отвезти их домой.
Устроившись в открытой коляске и запахнув медвежью полость, я подал извозчику знак трогаться. Щелкнул в воздухе хлыст, лошадь высекла подковами искры из мостовой, и мне в лицо пахнуло холодом и мелкой снежной взвесью. Первым снегом в этом году. И первым снегом для меня в этом мире. Удивительно сухая осень уступала свои права зиме…
Благодаря отличному теплому наговору и не менее теплому меху, в коляске я настолько расслабился, что даже умудрился задремать. Впрочем, ненадолго. Путь пустеющими, по вечернему времени, улицами Хольмграда, освещенными желтым светом затейливых фонарей, мимо ажурных оград частных владений, и смутно белеющих стен доходных домов, оказался недолог, и вскоре я уже выбирался из коляски, у крыльца своего дома, приветливо сияющего ярко освещенными окнами.
Обняв радостно улыбающуюся Ладу, кажется, все еще пребывающую в легком ошеломлении от знакомства с телепневским портным, я и сам не сдержал довольной улыбки. Все же до чего приятно, когда тебя кто-то ждет дома! От этого понимания, на душе стало так легко и приятно, что я и не заметил, куда девались недовольство и настороженность, грызущие меня с момента разговора с князем о возможных последствиях предательства Буса Ловчина. Даже встреча с сановниками перестала напрягать меня своей странностью и видимой бессмысленностью. Хорошо-то как.
От ужина, я вынуждено уклонился, хотя одуряющие запахи Лейфовой стряпни, чуть было не выиграли в споре с набитым у Ладынина, желудком. А вот от чая, в компании с Лейфом, отказываться не стал, тем более, что как мне показалось, наступило самое время выяснить у моего подчиненного, с чего это он так усердствовал, сводя меня со своей сестричкой… Благо, время подходит к полуночи, и сама Лада уже отправилась спать… почему-то в свою спальню, правда. Ну да ладно. Денек сегодня выдался тот еще, и мне самому не помешает хорошенько выспаться, что, в присутствии сероглазки, представляется довольно трудной задачей.
Сколько бы Лейф не крутил и не вилял, мне таки удалось выбить из него правду. Оказалось, что по ушкуйным обычаям, в доме любого ушкуйника правит старшая женщина… Будь то, мать, жена или сестра. То есть, в походе эти сорви-головы наводят ужас на любого противника, а дома, сами старательно прикидываются ветошью, чтобы не огрести от хозяйки. Утрирую, конечно, но смысл, примерно, такой. Понятно, что молодому парню, привыкшему к определенной свободе и вольности за время своего самостоятельного «плавания» по столичным волнам, давление со стороны младшей сестренки, поселившийся под одной с ним крышей, пришлось не по нраву… Но что делать? Обычаи, штука серьезная, спорить с ними, может статься себе дороже, вот Лейф и терпел. А потом Лада влюбилась, и ушлый сын ушкуйника тут же увидел для себя возможность получить желанную свободу.
