— А что делать-то? — растерянно произнес Алексей.
Колычев крепко пожал ему руку и вдруг, сделав мощный разворот, исчез из поля зрения. Перед глазами Алексея замелькали степы, пол и потолок зала, и, перевернувшись в воздухе, он полетел на татами.
— Интересный человек, — услышал он над собой голос Колычева. — Он еще толком стоять не умеет, а уже говорит, что в жизни ему больше нечего делать. Мне еще надо над многим работать в борьбе, а уж тебе и подавно.
— Добрый ты. — Алексей поднялся и потер ушибленное бедро. — И главное, всегда иллюстрируешь слова примерами.
— Стараюсь, — улыбнулся Колычев. — По крайней мере, из той прострации, в которую ты впал после отставки, тебя надо было как-то выводить.
— Да не в одной отставке проблема, — сказал Алексей. — Ты понимаешь, все, что я делал, рушится. Управление из мощной организации превращается в заштатную службу разведки и контрразведки. Спецполк переводят в подчинение Министерства обороны. Партизанские базы на приграничных с РСФСР территориях ликвидируют. Ассигнования на иммиграцию из РСФСР сокращают. Господин президент считает, видите ли, что аморально тратить столь крупные деньги на вывоз из Советской России ученых, когда собственные граждане живут небогато. А тут, как назло, десятого июля вышла секретная инструкция Политбюро Цека РКП(б) не допускать эмиграции ученых. Я узнавал, это Сергеев постарался. Выпустили джинна из бутылки. Надо было его при попытке к бегству шлепнуть и обменять Этгардта на другого. Ненавижу!
Он в ярости сжал кулаки.
— Ты сделал все, что было в твоих силах? — поинтересовался Колычев.
— Да, — кивнул Алексей.
— Ты жалеешь о чем-то? Ты бы поступил сейчас иначе?
— Нет.
— Ну тогда успокойся и предоставь людям самим совершать ошибки и расхлебывать их последствия, — улыбнулся Колычев. — На ситуацию ты повлиять больше не можешь, а от того, что изведешься, никому лучше не будет. Оставь. Сила в безразличии. Давай лучше потренируемся.
— Давай, — кивнул Алексей. — Ты, кстати, когда уезжаешь?
— Через неделю, — ответил Колычев.
— Снова в Японию?
— На Окинаву. В прошлом году я видел в Токио небезынтересные демонстрации некоего Гитина Фунакоси.[34]
— Значит, центр решили оставить и финансирование не закрывают, — обрадовался Алексей.
— Да, — подтвердил Колычев. — Только теперь я буду подчиняться непосредственно министру обороны, а финансирование спортивного отделения будет производиться из бюджета департамента спорта и физического развития.
— Хорошо ты с новой властью ужился, — проворчал Алексей.
— Я решаю свои задачи, Алексей, — покачал головой Колычев. — Я не давал присяги в вечной верности и служении господам Оладьину и Татищеву. Я занимаюсь борьбой.
В зале воцарилось молчание. Чтобы прервать неловкую паузу, Алексей произнес:
— Я, кстати, тоже собираюсь попутешествовать. Хорошо бы позаниматься у кого-нибудь из мастеров. Не подскажешь, у кого?
— Подскажу, — кивнул Колычев. — И рекомендацию дам. Сплавай в Японию. Там на острове Хоккайдо, в провинции Китами, есть город Енгару. Найдешь там школу Дайто-рю Айки-дзю дзюцу и обратишься к ее главе, господину Сокаку Такеда[35]. Он человек весьма неординарный и эксцентричный, да и обучение у него недешевое. Впрочем, деньги, полагаю, для тебя не проблема. А польза от общения с мастером в деньгах не измеряется. Я познакомился с ним еще во время службы при атташе в Токио и многому научился. Думаю, тебе не помешает позаниматься у него… особенно если ты хочешь вернуться в политику.
Алексей неспешно шагал по длинной набережной Ниццы. Вечернее сентябрьское солнце все еще грело достаточно сильно, и отставной генерал радовался, что вышел на прогулку в легких светлых костюме и шляпе, а также в белых туфлях тонкой кожи, купленных в Мадриде. Его взгляд скользнул по лазурной глади Средиземного моря, пробежал по немногочисленным купальщикам в воде и на пляже, по фонарям, установленным вдоль набережной, и перешел на людей, неспешно фланирующих по главному месту встреч курортного городка. Слева уже зажигались огни, освещавшие входы в шикарные отели и казино, проносились до шоссе немногочисленные автомобили.
«Интересно, — подумал Алексей, — разглядывая праздношатающуюся публику, — ведь меньше пяти лет назад здесь прошла война. Еще недавно над европейскими полями плыли облака отравляющих газов, висели боевые аэропланы и аэростаты, разносился грохот канонады. Сотни тысяч, миллионы людей легли в землю… И ничего. Как будто и не было. Опять самодовольная публика, солнце заливает набережную». Перед его мысленным взором появились холодные воды Балтики, вздыбленные мощными снарядами, сожженные дотла в яростных боях деревни, крики оборванных беженцев, вымаливающих кусок хлеба. Он поежился, как от холода. «А чего бы я хотел? — вдруг подумал он. — Чтобы люди без конца рыдали, посыпали голову пеплом и оплакивали павших? Это же глупо! Жизнь продолжается. Зачем нести на себе груз прошлого? Да, конечно, это правда, но справедливо и другое. Именно это самодовольство обывателей и желание жить легко и без забот приведут к тому, что через шестнадцать лет война вновь полыхнет здесь. В небе вновь будут царить бомбардировщики и истребители, теперь куда более грозные, и проутюжат поля стальные коробки танков. Потому что нельзя оставлять нерешенной ни одну проблему, нельзя оставлять без внимания ни одну угрозу. Запущенные болезни прогрессируют. Если общество не хочет заниматься социальной сферой, принципиально вести себя с зарвавшимся диктатором-соседом, то очень скоро оно должно будет пускать в ход армию и полицию, чтобы защитить себя.
Полно, да могут ли армия и полиция решить хоть одну социальную проблему? Какая разница, выльется ли социальное недовольство в появление тоталитарной партии или религиозной секты, ставящей себе задачу захватить политическую власть? Надо смотреть в корень, а не хвататься за вершки. Жизнь нужно строить приятную и удобную, а не такую, где за любым состоятельным человеком должны по пятам ходить два полицейских из опасения, что его «попросят поделиться». А для этого надо с самого начала организовывать жизнь так, чтобы каждый мог найти себе дело и заработок. Реализовать себя. Решать надо не проблему диктаторов или экстремистских партий, а проблему потерянных людей. Тогда не будет этих войн и революций.
А интересно, товарищи, которые сейчас в Москва трудятся в поте лица, чтобы разрушить уютный мирок Ниццы, чтобы заполнить эту прекрасную набережную толпами лузгающего семечки и матерящегося быдла, чтобы загнать в концлагеря или поставить к стенке всех предпринимателей, своим трудом создающих национальные богатства, инженеров, ученых, учителей, которые по какой-то причине не согласны с марксистскими взглядами на жизнь и потому именуются «буржуазными элементами», они-то разве решают проблему лишних людей? Они-то чего хотят?
