выберемся отсюда живыми, не получается.
– Пожалуйста, Ильюша. Не надо. Пожалуйста.
Шепот соавтора сорвался в бесконечное «не надо, не надо», и я уже не мог отвести взгляд от его лица – запоминая выражение ужаса пополам с упрямством.
Он ведь больше не обращался к Ваньке, только ко мне, и это «не надо» на самом деле было просьбой не вмешиваться, и глаза у него блестели не от слез, и ботинки беззвучно скользили по граниту, потому, что Петров хотел оказаться на одной линии со мной и Приблудным – осторожно и медленно, чтобы тот не заметил…
Как же он говорил? «Даже не думайте опять умереть первым»?
Нет, Женя. Вы не должны ловить мои пули и лезть не в свою очередь. У вас и так был цианистый калий, так что нечего тут…
– Эй, там, бросьте пистолет! Руки за голову, быстро!..
Я повернулся на крик: по набережной бежали помощник Ганса Васильченко и еще какой-то нервный молодой человек, оба с оружием.
А вот Приблудный, зараза, оборачиваться не стал.
– Учитель сказал, что я вас спасу!..
Все, что я успел, это подумать о направлении, в котором нужно отправиться таким прекрасным спасателям.
Потом – резкий звук выстрела, и толкнуло в грудь, скользкий парапет ушел из-под ног, и…
Удар об воду, как больно, и страшно, в глазах темнеет, и вода обжигает горло, а тяжелое пальто тянет на дно, в объятия смерти, из которых не выбраться…
… а Лидия Штайнберг, получается, будет за мной нырять?..
Миг, оцепенение отступает, и я вспоминаю, что надо грести. Ганс говорил, прежде всего нужно попытаться вынырнуть и сделать вдох. Железные нагрудники военного образца, которые он надел на нас с Женькой, будут тащить на дно, и долго плыть с ними не получится. Поэтому нужно снять их как можно быстрее. В кармане должен быть нож – если, конечно, он не валяется сейчас на дне Яузы – я должен постараться разрезать ремни.
Но сначала – вдохнуть.
Вода – зеленый туман, и я ничего не вижу, и не понятно, в какую сторону плыть, и, кажется, это паника.
Страшно.
Нельзя паниковать, нет, но я…
… я не могу дышать!..
… страшно, и горит горло, и легкие тоже, как будто снова туберкулез…
Я должен плыть, вверх, но нет сил, и, кажется, это все, больно... как больно.
Воздух обжигает лицо.
Мне удается вынырнуть, вдохнуть воздух, но пальто тянет вниз, и я не могу ни за что схватиться, потому, что везде вода, и…
…вода шумит в ушах, опять, в глазах зеленоватая муть, я тону…
…страшно, ужасно страшно…
Я захлебываюсь водой пополам с воздухом, и не понимаю, куда и как плыть, и берег так далеко, и держать голову над водой все сложнее…
– …сюда!.. плывите!.. руку!..
Знакомый голос, и жесткие пальцы хватают меня за плечо, сзади, и чьи-то руки приподнимают голову над водой, и можно вдохнуть.
Женя?
Его что, тоже скинули в Яузу?..
– Тише, не волнуйтесь!.. Вы ранены?.. Вы можете плыть?..
Паника схлынула, оставив ужасную усталость. Я больше не боялся утонуть, потому, что рядом был Женька – он плыл и тащил меня за собой, схватив за плечо. Вариант, что я могу плыть сам, он, кажется, не рассматривал.
И еще он постоянно что-то говорил!
Замолкал ненадолго, восстанавливал дыхание, но потом начинал опять. Было совершенно непонятно, как он вообще находит на это силы. Наверно, у него это было нервное.
Я попытался ответить хотя бы на один из его пятнадцати вопросов, но понял, что могу лишь кашлять, выплевывая воду. Тогда я сделал попытку освободиться от хватки соавтора, и Петров повернул голову, искоса рассматривая меня:
– Подождите, мы почти доплыли до спуска.
До спуска?..
Я совершенно не понимал, куда мы вообще плывем. Пенсне, разумеется, смыло, и я близоруко щурился, даже не пытаясь рассмотреть что-нибудь, кроме голубого неба, зеленоватой воды вокруг и Женькиного промокшего свитера.
В какой-то момент мы оказались у набережной, там, где был спуск, и ступеньки доходили до самой воды. Вместо гранита тут был обычный бетон. Петров затащил меня на ступеньки и свалился рядом, уже совершенно без сил.
Я кое-как приподнялся на дрожащих руках, и проглоченная вода вернулась обратно в Яузу в чудесной компании съеденных утром пирожков.
Петров, в мокром свитере, драных брюках и в одном носке, лежал, опираясь на локоть, и с несвойственной задумчивостью наблюдал, как меня тошнит. Но стоило мне встать на четвереньки и поползти к воде, чтобы умыться и прополоскать рот после рвоты, соавтор сел и нервно взглянул на меня.
Он словно подозревал меня в тайном желании утопиться.
А я подозревал Женьку в том, что он пытался умереть не в свою очередь!
Ну вот зачем ему было прыгать за мной? Там что, других людей не было? А если бы Женя утонул? Он хорошо плавает, но мало ли что! Неудачный прыжок, шок от холодной воды, судорога, приступ паники…
Я очень ярко представил, как Гансов помощник вытаскивает из Яузы труп Петрова, и понял, что должен обсудить это немедленно!
– Спасибо, что вытащили…– пробормотал я, стаскивая насквозь промокшее пальто. – Только вы… вы же обещали… вы сказали…
– Не беспокойтесь, Ильюша, я не планирую умереть, осчастливив этим событием пол-Москвы! – улыбнулся Женька. – А если вы хотите предъявить кому-то претензии, можете выбрать из списка: Приблудный, Распутин, Ганс Гросс и его бестолковые, ленивые подручные.
Петров принялся возмущаться в адрес помощников Ганса, которые и не почесались вылавливать меня из реки. И вообще, были заняты невесть чем!
А на меня вдруг нахлынуло осознание: мы же с ним живы. Сколько нас ни травили, сколько в нас не стреляли, сколько нас не топили, мы все еще живы! И хоронить никого не нужно, и больше никаких некрологов с фотографиями в черных рамочках, и первым никто не умрет! Мы будем спокойно жить и работать, и ждать мою жену, Марусю, и дочку, а потом еще Валю, жену Петрова, и его сыновей! И никакого больше Распутина и Приблудного!
Глядя на Женьку, мне хотелось смеяться:
– Что, прямо-таки «были заняты невесть чем»?..
– Почти, – улыбнулся Петров, – их было двое, и они всей толпой арестовывали Приблудного. А я ужасно испугался за вас и не мог ждать. Там этот помощник,
