Сам я Светане, судя по всему, малоинтересен. И как любовник, и как человек. Тут чистый функционал, даже не прикрытый имитацией страстных вздохов. Чисто — «оседлать господина» и крутить ему… тот конец рычага, который попался. Перед богом и законом — она замужняя женщина. Добропорядочная и богобоязненная законная венчанная жена Потани. Который выступать с «особым мнением» ни по какому поводу не будет — болен он. А для тела и для души у неё есть Чарджи. И я — для создания благоприятных жилищно-бытовых условий. «Кошелёк на ножках». Красиво придумала. Такой план построила из ничего. Именно что — из ничего. «Отрицательные высоты называются глубины». Вот из применения «глубины» и образуется моё будущее. Наше совместное будущее втроём. Плюс ещё с тысячу обязательных насельников боярской вотчины.
Только… Потаню мне, конечно, жалко. Ну и что? Пожалел мужика и пошёл к его жене. Нормально, достаточно типовая ситуация. «Ему же легче». Но Чарджи… Делиться наложницей… Так если бы она была просто наложницей! С рабыней всё понятно. Но Светана — вольная женщина. А это уже любовница. Просто приказать ей нельзя. И у Чарджи могут возникнуть… переживания. А когда лучший стрелок, наездник и сабельщик начинает переживать… Два раза он саблей уже у меня перед носом… дрожал. Переживу ли я третий?
Так может, ну её, эту «тёщу»? Ага, «завязать узлом, чтобы не забыть про членские взносы»… Но есть ещё Ивашко. Следующий претендент. Потом Николай. До него очередь дойдёт, если оба моих мечника друг друга поубивают. Что вполне возможно — гонора у обоих… Сегодня они мирно беседовали, завтра резаться будут.
Мерде! Какая к чёрту тайная дипломатия со всем средневековым интриганством! Вот, на ровном месте, команда мужиков в любой момент может превратиться в собачью свадьбу! Если эти кобеля сучку в клочья раздерут — плевать, новых найдём. Но они же между собой перегрызутся! Перебьются, перережутся. Может им «Великий пост» устроить? «На хлеб, на воду». А работать кто будет?
Мда… Гениальные и далеко идущие планы тотального прогресса и безбрежной демократии разбились о рифы эрегированных членов туземцев. Что в истории человечества — не ново, банально и регулярно.
«Печально я гляжу на наше поселенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем либидо и хотенья,
В безвестности развалится оно.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над прое…авшим всё отцом».
Что ж вы так, Михаил Юрьевич, элегичны? Печальны и даже безысходны. Или у меня своих печалей мало? А тут ещё вы со свалки лезете. «С насмешкой горькою…». В родстве с Лермонтовыми состоять чести не имею. Хотя… если отсюда до его рождения шесть с половиной столетий, и если сейчас активно начать… «Прости, сынок…». Думай, Ванька, думай. И стог смётывать кончай.
А и правда — под мои размышления о проблемах психологии малой группы в условиях неудовлетворённых сексуальных потребностях при несбалансированной демографической ситуации и неустойчивой социальной структуре — сено сгреблось, скопнилось и застогосметалось. Солнце висело уже низко над горизонтом, пора и честь знать.
Пока Хотен с остальными причёсывал стог, я успел поплескаться в ближайшей болотной луже (слава богу — нет пиявок!) и оценить работу косцов. Парни были явно встревожены, ожидая моей оценки их трудовой деятельности. Но я выразился… благосклонно. Конечно, по сравнению с недавним эффектом применения «двух взбесившихся самоходных сенокосилок с сорванными ограничителями» — раза в четыре меньше. Но ничего, навык у ребят уже появился, будет лучше. Даже в ГУЛАГе первые три дня зекам нормы не давали — время на адаптацию.
Почувствовав моё доброе настроение, Хохрякович начал старательно подлизываться. Задавая глупые и не очень вопросы о самом процессе косьбы. «Как мудрый господин его видит, и вообще…». Любые мои ответы воспринимались с полным восторгом, придыханием и восхищением. Наглый подхалимаж на основе глубоко вбитого страха.
«Женщина и девочка едут в метро. Рядом негр. Девочка толкает маму:
– Мам, глянь, обезьяна в метро!
– Ну что ты такое говоришь! Это человек. Только чёрный. Немедленно извинись!
– Извините.
– Да ладно, девочка, многие ошибаются.
– Мам! Обезьяна разговаривает!».
Вот такой «говорящей обезьяной» я себя и чувствовал. Чтобы не сказал — восторг и удивление. А вот «горнист» с какого-то момента начал нервничать и даже поскуливать. А, ну понятно, наблюдается ещё одно дерево из вышеупомянутого частокола. Хотеном звать. Его звать Хотеном, а зовёт-то он меня. Криком кричит. Потому что дурак — купаться можно только в специально отведённых для купания местах. Сухана-то я погнал мыться в тот же бочажок, где и сам был. А этот… углядел сверху, что Кудряшкова за холмик мыться пошла, и следом. Баба-то ополоснулась на берегу и тут этот… коршун прилетел. Столкнул женщину в воду и пристроился. Бабёнка-то ныне бессловесная, на всё всегда согласная. Только охает. А вот пиявки — нет. И не охают, и не согласные. Когда в их водоёме воду мутят.
«Это чьи худые ноги бермудят воду во пруду?
Это всё придумал Черчиль в 18-ом году».
Когда в порыве страсти Хотен обнаружил у себя в промежности присосавшуюся пиявку, то очень удивился. Очень громко. Бабёнка до сих пор ухом трясёт — акустический удар. Может, и контузия даже. Вытащили обоих. Кудряшкову — «горнист» оглаживает да успокаивает. А мне — Хотен достался. Я уже говорил, что пиявку просто так отцепить нельзя? Травки подходящей, достаточно вонючей, под рукой нет, сбегали за огнивом. Ага, железячкой по кремешочку… И ещё раз, и ещё разик… А трава, конечно, сухая, но… то потухнет, то погаснет. А это убоище орёт, маму зовёт, с жизнью прощается… Вам приходилось когда-нибудь поджаривать яйца своему смерду пуком непрерывно гаснущей травы? А, ну да, конечно… И вот ради этого я сюда вляпался? Прогрессор-пиявкосниматель. Явно — не «пенко…». Самое плохое — одеколона нет. Не в смысле:
" — Нам два «Тройных» и «Красную Москву».
– Берите три «Тройных».
– Нет-с. Как можно-с! С нами же дама!».
Просто от пиявок отцепляться — одеколон — лучшее средство.
Так, «доброго самаритянина» — изобразил, старых анекдотов — навспоминал, о разных вариантах инцеста — пофилософствовал. Оттягивать больше нет оснований. Пошли, Ванёк, на заимку. Общаться с «озорной тёщей». А также расхлёбывать последствия случайного полового контакта. И не так уж много из тебя вылилось, но вполне может… «волной смыть».
Волна — не волна, а «брызги» были. Явившись на заимку, я обнаружил в поварне мрачную Домну и щебечущую Светану. Щебетала она на тему: «Ах как славно я обустрою гнёздышко для боярича, для себя и для своей дочки!». «Совет вам да любовь». «Совет», явно, от неё, «любовь»… — возможны варианты. При нашем появлении она, естественно, сразу переключила свой щебет на меня.
