и лицо из напряженного стало вполне доброжелательным.
— По моему разумению, в сравнении с треуголкой та каска намного более солдату подходит. Треуголка и тяжела, и неудобна; сложно сохранить ее форму, в походе боковые края цепляют ствол оружия, да и не защищает она толком ни от мороза, ни от солнца. Каска вид дает пригожий солдату, козырек и лопасти от солнца лицо и шею укрывают. Хотя, еще бы лучше было картуз дать, хотя бы только егерям!
— Однако, нехорошо, что у солдат будут каски, а у офицеров остались треуголки? Егеря вражеские теперь будут издали видеть, где офицер, и охоту вести!
Суворов согласно кивнул.
— Опасность такая имеется, особливо, если стрелки вражеские со штуцерами будут. Но, уповаю, пресветлый князь про то не забудет, и офицерам головной убор подходящий пропишет!
— А что думаете про штуцеры для егерей?
Александр Васильевич лишь покачал головой.
— В стрельбе метки, но как же долго заряжают! Смотреть на них — мука смертная!
— Вы, как говорят, вообще не сторонник стрельбы? Говорите, мол «пуля дура, а штык — молодец»?
Суворов усмехнулся.
— Я так отнюдь не считаю, Ваше императорское высочество. Конечно, солдатам при экзерциции в частях, под командованием моим состоящих, всегда внушается, что пули надо беречь для решительного случая, да на то есть причина.
— Какая же?
— По порядку, ныне действующему, солдату для экзерциции* (экзерциция — обучение в терминологии 18 в. — прим.) выделяют лишь три выстрела в году. Это очень мало, и твёрдого навыка стрельбы рекруту не внушает. Да и, правду сказать, в иных полках не исполняют и этого! Потому, в бою нередко солдаты стреляют неумело и мимо. В такой пропозиции уместнее будет, чем сыпать пулями в белый свет, сделать один верный выстрел в упор, или даже, прямо в штыковом бою!
— Так может быть лучше выучить солдат правильной стрельбе? — удивился я.
— Конечно, это было бы способнее. В бытность мою командиром Суздальского полку, я, бывало, на свои деньги покупал порох и свинец, для солдатской экзерциции. Тогда мы делали больше тридцати выстрелов в год, и солдаты наши после того стреляли верно. Но средство это накладное! Я, благодарение Богу и родителям, в средствах стеснён никогда не был, потому и закупал им выстрелы на свой счёт; а иной командир так не может. А бывает и наоборот, — даже три положенных залпа в год не выстреливают!
— А дорого стоит обучение стрельбе?
— Сами судите: в один выстрел батальон выпускает пуд свинца, а это нынче двенадцать рублей. Да еще пороху сожгут рубля на три!
— Да. Надо бы что-то с этим сделать. Для хорошего дела деньги-то можно выделить, как думаете?
— Так-то оно так. Но вот будут ли средства потрачены в науку солдатскую, или осядут по карманам — про то ведает лишь бог и полковой начальник.
Тут я крепко задумался. Действительно, вот, скажем, выделили мы тысячу рублей на обучение стрельбе N-ского полка. Деньги пришли в полковую кассу, и… что потом? Может быть, на них действительно купят порох, пули, выведут солдат в поле, и произведут положенное количество выстрелов. А может быть, тупо украдут, а наверх представят красивые доклады. И даже если пришлют в полк свинец на пули — где гарантия, что его просто не продадут за полцены? Как это отследить — поставить к каждому полку по соглядатаю? А если полковые коррупционеры с ним поделятся? Поставить ещё одного фискала, наблюдать за соглядатаями? Может быть, мы в итоге добьемся своего, но расходы на всех этих надзирателей окажутся таковы, что проще будет плюнуть, да и нанять уже готовых вояк-профессионалов…. или смириться с необученностью рекрутов.
Ладно, вопрос этот обдумаю в одиночку. Информацию для размышлений я получил, как будет свободное время, потихоньку её переварю. А сейчас надо пользоваться тем, что Суворов здесь, и слушает мои вопросы.
— Итак, Александр Васильевич: есть у меня к вам две просьбы. Прежде всего, составьте мне записочку о состоянии Вооружённых Сил наших, и желательных в них улучшениях. Со сроками я вас, упаси Бог, не неволю, уж как сможете. Особенно меня интересует ваше мнение относительно обучения войск — в какой срок можно подготовить из рекрута пригодного солдата, чему надобно учить, а чему нет.
Другой вопрос — о снабжении. Я слышал, кто-то из генералов,не помню кто, говаривал, что, ежели человек два года прослужил в интендантах, то можно его немедленно, без суда и следствия, вешать, поскольку он точно жулик. Есть ли у вас какие-нибудь соображения касательно провиантского и иного снабжения, его улучшения и исключению злоупотреблений?
И, наконец, по поводу артиллерии. Насколько нынешнее ея состояние соответствует назначению, целям, достоинству сего рода войск, и возможны ли в ней улучшения в материальной части и выручке. Но, вообще, Александр Васильевич, пишите всё, что считаете нужным донести до сведения императрицы. А я постараюсь ей в нужное время ваши мнения передать. Я могу надеяться на ваше содействие, граф Суворов?
Александр Васильевич в продолжении своей этой речи оживившимся взором смотрел на меня. Что таилось за донцами этих серых глаз, какая мысль тревожила его в это время? Верно, пытался понять, что я такое — изнеженный барчук, живущий в золотой клетке Зимнего дворца, или, может быть, будущий Александр Македонский, примеряющийся к своему Буцефалу?
— И входите ко мне в любое время по любому вопросу. По любому, Александр Васильевич! Помочь во всём я не обещаю, ибо далеко не всесилен, а подумать над решением всегда готов.
Я встал, давая понять, что встреча заканчивается.
— Должно быть, граф, у вас много других дел, так я не смею вас задерживать. Вы где остановились в Петербурге?
— У господина Хвостова — он родственник мне!
— Замечательно. Очень буду ждать от вас записку о состоянии армии!
Суворов поднялся.
— Великий князь, Александр Павлович, вельми рад знакомству! Хоть и не льщу себя надеждою дожить до дня, когда буду служить под началом вашим, понеже, являясь ровесником государыни императрицы, навряд ли ея переживу; а всё же рад интересу особы
