Говорить? Пожалуй, стоит. Надо!
– Следует прекратить этот крик о войне! Заткнуть глотки! Иначе не мы решать будем, и даже не те дураки, что в харчевнях орут. Эллада просто взорвется. Как котел с закрытой крышкой!
...Прав Протесилай Чужедушец! Кипит по всей земле, кипит! Пьяницам дали понюхать вина...
– Одиссей?
Встал Любимчик, ухо почесал. Ну, чего скажешь, рыжий?
– Посольство... Можно посольство. Только купцов хватать я бы не спешил. Тут иначе нужно...
А сам мне подмигивает. Сейчас выдам, мол!
– Сначала нужно написать на Кипр, Исин-Мардуку, представителю Дома Мурашу. Вся торговля на Лиловом, то есть Эгейском море, ведется на их серебро. Войны они не захотят. А Приам им две тысячи талантов должен. И в Трое кое с кем поговорить можно, из тех, что с нами торгуют. Отец там знает некоторых...
– Возьмешься?
Повеселел Агамемнон, нос копьем выставил. Да и мне легче стало. Хитер Любимчик, нечего сказать! А главное, никто из нас о войне не заговорил. И вправду, одно дело аэдам-винопийцам внимать и про Лигерона-поджаренного языками молоть, другое – со всей Азией сцепиться!
– Возьмусь, – вздыхает Лаэртид. – Только побыстрее бы мне! Домой, на Итаку, нужно...
– Я... Я тоже поеду! – Вскочил белокурый, шеей худой дернул. – Ее... ее увижу, поговорю! Бедняга Менелай!
– Паламед?
Какой такой Паламед? Ах да, пухлый! Ну-ка, изреки слово золотое!
Встал толстячок, пальчиками повертел, стер улыбку с лица.
– Война! И только – война!
АНТИСТРОФА-II
Может, я не прав, мама? Ведь люди всегда воевали, папа воевал, все мои родичи, друзья, их родичи. Да и я сам! С шестнадцати лет – четыре войны, а мне ведь только двадцать! Но тут что-то не так. Не так! И дело даже не в нас, недобогах, выродках с ИХ кровью. Верно сказал дядя Геракл – чего нам бояться? Все равно жизнь известно чем заканчивается, куда мы все от Гадеса денемся? Но сейчас – зачем? Бросить Элладу на Трою, Европу на Азию – и что дальше? Уйдут тысячи, десятки тысяч, а сколько вернется? Атридова мечта о Великом Царстве – бред, мы не удержим даже Троаду, сил не хватит, а на севере еще Гилл с дорийцами, которые только и ждут, пока мы повернемся спиной. Воюют за землю – свою и чужую, за добычу, за многое еще, и не вспомнить даже. Но эта война – за что? За Елену? В такое только добрые микенцы, что в харчевнях Диониса славят, поверить могут. Ну и еще Менелай, конечно. Только белокурому не война нужна – Елена ему нужна! А нам? Что нам нужно?
Но ведь слушали этого пухлого! И еще как слушали! И про Великое Царство, и про хеттийскую слабость, которая нам всем на руку, и про то, что флот наш лучше, и про раздоры на Востоке – иди торной дорожкой хоть до самого Кеми да трофеи подбирай! Туда, быть может, и дойдем (если зверобоги кемийские пустят), дури хватит. А обратно?
Ах да! Слава еще! В веках слава! Воспоют аэды, и подтянет-подпоет всяк сущий-ведающий ахейский язык песнь про нас, героев-разгероев! Только не верится что-то! Наломаем дров, погубим людей, а уцелевшие затянут чего-нибудь этакое: «К вам, о друзья, я пришел с достославной войны, что затеял дурак-рогоносец!..»
Этого хотим?
Папа не прятался. И я прятаться не буду. Но ведь не о моей дурной этолийской башке сейчас речь!
Может, я не прав? Может, правы они?
Мама! Почему ты молчишь, мама?
* * *
– С Эвбеи Паламед этот, сын Навплия-басилея, – вздохнул всезнайка Любимчик. – Навплий, он... Как и мой батюшка он, добычу вместе делят. Мы, в общем, родичи. А Паламед...
– Навплия Эвбейского сын? – удивился я. – Так это же наш проксен. Он в Аргосе храм Аполлона Волчьего построил! :
– Хорошо еще, что не маяк, – невпопад бросил рыжий.
Хотел переспросить (то ли шутит Одиссей, то ли намекает на что-то), да только не стал. Лаэртиду было явно не до толстячка с Эвбеи. Повозки уже грузились – с шумом, с толчеей, с бестолковщиной. Посольство снаряжали на скорую руку, и перепуганная челядь полосатыми осами носилась вдоль вытянувшегося возле городских стен обоза. Менелай еще поутру уехал в Коринф, чтобы к сроку подготовить корабли.
Любимчик тоже торопился, надеясь успеть – вернуться на Итаку к рождению наследника – обязательно наследника! Почему-то он был уверен, что Пенелопа подарит ему непременно сына. Даже имя придумал – Телемах, Далеко Разящий. Ну еще бы, сын лучника!
Я не спорил – оракулам виднее. Интересно, рыжим ли будет Лаэртов внук? Ой, рыжим!
– Говорят, умный он, Паламед, – продолжал Любимчик, рассеянно поглядывая на суетящихся слуг, грузивших на повозку какие-то неподъемные кули из рогожи. – Предложил, например, серебро с печатью отливать.
– С печатью? – невольно заинтересовался я. – Зачем?
Лаэртид усмехнулся – весьма-а-а снисходительно! И вправду, откуда мне купеческую премудрость ведать?
– Ну, понимаешь, Диомед... Сейчас мы серебро в слитках возим, каждый раз взвешивать приходится, на части рубить. А если сразу отливать – определенного веса? И с печатью царской, чтобы сомнений не было? Здорово, правда? Говорят, в Азии уже кто-то пробовал. А еще Паламед предложил новые значки для письма, вместо сидонских. Чтоб проще запоминались. Серьезные люди его, Паламеда, знают. Под его слово Дом Мурашу сотню талантов отвалит!
– Ну и занимался бы своими значками! – озлился я. – Чего это он про войну распелся? Дом Мурашу серебра отвалил?
Одиссей задумался, качнул головой:
– Мурашу? Это вряд ли, тут иная игра... Ладно, приеду в Трою, разберусь. С Еленой-то несложно будет, а вот все остальное...
Переспрашивать я не стал. Одно ясно – задумал что-то рыжий. И хорошо, если так. Вдруг повезет? Утрем нос пухлому!
– Да что мы все о нем? – махнул лапищей Любимчик. – Ты-то как? Не поговорили даже с этой запаркой! Про жену не спрашиваю...
– И не надо! – подхватил я. – Про нее, богоравную, не стоит!..
– А твоя Амикла? Ты рассказывал...
Он поглядел на меня – и не стал договаривать. Видать, все у меня на лице написано было. Паламедовыми значками.
– Та-а-ак! А ну, выкладывай!
Я оглянулся, поморщился. Ко времени ли? Вот-вот обоз тронется.
– Выкладывай, говорю!
Я и выложил.
Слушал не перебивая, отвернувшись даже, только головой рыжей качал. Наконец почесал нос, на меня взглянуть изволил:
– Дурак ты!
Отворил я рот на ширину торита[32], набрал в грудь воздуха. Поразмышлял. Потом еще поразмышлял – уже основательнее. И рот сам собою затворился.
Дурак и есть!
– Беги к ней, на колени падай, на брюхе ползай, умоляй! Думаешь, если ты ванакт...
Ох и плохо мне стало!
– Да ничего я не думаю, Одиссей! Ничего я не думаю!..
– А зря! – отрезал он. – Это и царю царей иногда полезно. Любил, разлюбил!.. Любовь – это тебе не война, не копьем с перепою куда попало тыкать! Думаешь, любовь – она как добыча достается? Отбил, притащил – и счастлив всю жизнь? Да тут не слов, не крови даже – души жалеть нельзя! Знаешь, проба в таких делах есть, вроде как для серебра...
