«Начало неплохое», — подумал Скорцени, наблюдая за поведением, жестами и манерой речи Зомбарта.
Перед ними сидел истинный фюрер. Да, лицо у нынешнего, издерганного неудачами на фронтах и болезнями, Гитлера чуть худощавее, морщинистее и нервнее, однако заметить это способен разве что человек, ежедневно общающийся с фюрером и очень близко знающий его. Тем более что Гитлер принадлежал к тем холерическим натурам, которые способны поразительно изменить свой облик, в зависимости от настроения и состояния духа.
Впрочем, после нескольких дней пребывания в подземелье, лицо Имперской Тени обретет тот же пепельно-серый оттенок полумертвеца, которым уже сейчас поражает многих сам Гитлер.
— И как вы оцениваете появление подобного лагеря? — Задавая этот вопрос, Гиммлер явно решил чуть пошире взглянуть на интеллектуальные возможности лжефюрера, его умение входить в роль.
— Считаю, что он ровным счетом ничего не стоит, — нервно взорвался Имперская Тень, с явным отвращением помахав перед собой дрожащими руками с широко растопыренными пальцами. — Уже хотя бы потому, что кому-то пришло в голову начать его строительство в Польше.
— В Силезии, — уточнил Кальтенбруннер, но слишком уж невнятно, как бы про себя.
— Что одно и то же, господин Кальтенбруннер. Все равно так или иначе основная часть «Регенвурмлагеря» вскоре останется не только по ту сторону Одера и Нейсе, но и по ту сторону фронта, по ту сторону границы. Так для чего мы его строим? Чтобы при новой попытке выбить поляков из этих земель, нам пришлось бы выкуривать их из наших собственных подземелий?
Рейхсфюрер СС лениво взглянул на Скорцени: дескать, пораженческие настроения Имперской Тени — твоя работа?
— Нам придется уважать собственное мнение унтерштурмфюрера Зомбарта, — пожал плечами штурмбанфюрер.
— Даже так? — удивился Гиммлер.
— Тем более что в наши дни оно мало чем будет отличаться от мнения фюрера. Если, конечно, исходить не из гипотетических предположений, а из реальной ситуации на Восточном фронте.
— Боюсь, что именно на этом фронте вам и придется показать все, на что вы способны, — неожиданно рубанул ладонями по краю стола Кальтенбруннер. — Как только фюрер узнает, чем вы здесь занимаетесь.
Обер-диверсанту рейха хорошо был знаком этот жест крайнего нетерпения. Начальнику Главного управления имперской безопасности попросту надоело играть «окружение фюрера», ему элементарно хотелось выпить, а делать это в присутствии своего шефа, Гиммлера, а также в присутствии двойника фюрера представлялось неудобным.
Скорцени понимал, что Кальтенбруннер нарушил этику поведения; он не должен был говорить этих слов в присутствии Зомбарта. Но что сделано, то сделано.
— А что касается вас, унтерштурмфюрер Зомбарт, то какое-то время вам придется изображать фюрера, пребывая в «Регенвурмлагере». Возможно, придется, — уточнил Скорцени. — А что, Великий Зомби — во главе гарнизона зомби-солдат. По-моему, это неплохо звучит. «Зомби-фюрер прибывает в лагерь «Зомби-Франконии»— так это будет сообщено в колонке официальной хроники рейха, которая, по цензурным соображения, так и не появится на страницах германских газет.
— У вас разыгралась фантазия, Скорцени, — предупредил его Кальтенбруннер. — Слишком разыгралась.
— Прошу прощения, господа, — склонил голову обер-диверсант. И вновь обратился в Зомбарту. — Вначале вы будете появляться там наездами. Причем каждое ваше появление в подземном городе СС будет обставляться, как событие, о котором все должны будут знать. Затем, вполне возможно, вам придется задержаться в подземелье, но уже в режиме секретности. И пусть враги рейха гадают, где же на самом деле находится настоящий фюрер: в Берлине или в «СС-Франконии».
— Это действительно будет загадка для многих, — едва заметно кивнул Зомбарт, — в том числе и для англоамериканской разведки.
— Я все изложил именно так, как следовало? — завершил свой монолог Скорцени, обращаясь к Гиммлеру.
— Сейчас нас интересует: готовы ли вы к этому заданию, Зомбарт, — молвил рейхсфюрер.
— Когда поляки захватят меня в плен и объявят всему миру, что в руки им попался фюрер, мне придется жестоко разочаровать их, — по-своему истолковал это предложение унтерштурмфюрер.
Гиммлер, Кальтенбруннер и Скорцени удивленно переглянулись. На губах всех троих заиграли улыбки. Сцена, которую каждый из них представил себе в эти минуты, была одинаковой — лица советских энкаведистов в тот момент, когда они откроют для себя, что на самом деле перед ними всего лишь двойник фюрера.
«А ведь версия, к которой Зомбарт свел толкование своего появления на свет в качестве Имперской Тени, получилась довольно любопытной», — заметил обер-диверсант, что, однако, не помешало ему резко осадить двойника:
— Никто не собирается отдавать полякам и русским ни подземный лагерь, ни двойника фюрера, — сказал Скорцени. — Это вопрос престижа Германии. И боже вас упаси, демонстрировать впредь перед кем бы то ни было свои пораженческие настроения.
Зомбарт вздрогнул от неожиданности, выпрямился и настороженно всмотрелся в лицо «самого страшного человека Европы». До сих пор ему казалось, что он играет по правилам. Что именно так, «против шерсти», и должен был бы пройтись по Гиммлеру и Кальтенбруннеру тот, настоящий фюрер. И они обязаны были бы оценить это. Теперь же Имперская Тень понял, что слегка зарвался.
«Скорцени никогда не угрожает пристрелить. Он вначале пристреливает и только потом угрожает», — это поговорка, родившаяся то ли в подвалах гестапо, то ли в кабинетах Службы диверсий, уже достаточно хорошо была знакома Зомбарту, чтобы он понял: пора сникнуть и не рисковать.
— Я готов отправиться в «Регенвурмлагерь», как только фюрер сочтет это необходимым. Но все же хотел бы знать, что ждет меня потом.
— Этого не знает никто, — хрипло прорычал Скорцени, до белизны в суставах сжимая подлокотники кресла. — Ни Господь, ни даже… фюрер.
— Но хотя бы в общих чертах, — теперь Зомбарт смотрел уже на Гиммлера и ждал ответа только от него. — То есть я должен знать, к чему готовиться. Каков тот, самый худший, вариант ситуации, которая может возникнуть для меня в конце войны.
— Всякая война обычно заканчивается тем, что восхваляют вождя того народа, который победил, предают поруганию вождя того народа, который потерпел поражение, и в обоих лагерях в обязательном порядке вешают своих предателей, заговорщиков и всевозможных «двойников», — популярно объяснил ему Скорцени, вызвав при этом воинственную ухмылку Кальтенбруннера.
