Когда налетела степная конница, я вдруг заметил, что мало кто из поганых атакует. Степняки орали и неслись как безумные. Они как бы не замечали перед собой ощетинившийся копьями строй русских ратников. Стоящие как попало горящие волокуши разделили степную. Ту часть, что летела на нас, обстреляли новики, но они не могли остановить всю наплывающую массу. Я направил острие копья в грудь приземистого степного коня. От удара ратовище сразу вырывает, через меня летит жалобно ржущий конь, а седок падает под ноги новиков, где его тут же добивают. Удар в щит… Мне остается только сидеть, прикрывшись щитом, и ждать, когда спадет вражеский поток. Наконец, почувствовав, что пора, рванул саблю и, вскочив, сразу снизу вверх рубанул по ноге кочевника, затем крутанулся и загнал клинок под ребра поганому с другой стороны. Обратным ходом по лошадиной морде впереди, конь шарахнулся в сторону, и наконечник монгольского копья пролетел мимо. Удар по шлему. Разворачиваюсь и успеваю отбить следующий удар поганого. Толчок в спину. Падаю и сразу прикрываюсь щитом. Сверху обдает потоком горячей крови, а следом падает убитый степняк. Откидываю его в сторону и пытаюсь встать. Удается не сразу, мешает толкотня коней без седоков. Наконец из-под щита вижу просвет и сразу вскакиваю, тут же получаю удар в плечо. Наконечник монгольского копья проскальзывает наплечник, и я, подавшись вперед, отрубаю руку, держащую древко. Меня оттирает к самой волокуше, и я, взобравшись на нее, стал рубить и отбивать удары. Что-то мельтешит со стороны головы обоза, но отвлечься и посмотреть, что там, некогда, поганых стало наседать гуще. Со всех сторон мелькает сталь, удар за ударом. Бью один раз – получаю четыре, но спасает бронь. Впереди, оттесненные конным валом, сражаются ратники из полусотни Садова, что первыми вместе со мной встретили конницу. Я рад видеть их всех живыми. От меня степняки вдруг отхлынули, и я оглядываюсь. С головы обоза, сверкая зерцалами и клинками, накатывает русская конница, добивая отставших монголов.
Мать ети! Зачем они их сюда погнали? Ведь говорил же, что отвлекать надо, как можно дальше заманить, чтобы у нас было время уничтожить обоз. И почему вдруг погнали – тысячу тремя сотнями? Оттуда доносится клич, смешиваясь с ором сражающихся людей, ржанием лошадей и звоном железа.
– Китеж!
– Рязань!
Рязань? Я вскакиваю на самую верхушку волокуши и вглядываюсь в вытекающие из-за поворота сотни русской кованой рати. Их гораздо больше, чем три. Оттуда летит, сметая все на своем пути, пять сотен, нет – тысяча ратников. Откуда? Княжеская дружина пришла?
– Рязань! – Это раздается уже с другой стороны. Вытягиваю шею, пытаясь разглядеть, что творится в хвосте обоза. Почти выдавив табуны к пологому берегу и добивая остатки обозного охранения, что шли сразу за табунами, блестя кольчугами, текут и текут русские войска. Монголы, зажатые со всех сторон, сражаются с яростью обреченных, понимая, что им пощады не будет. Там, где стояли новики и прикрывали нас своими луками, идет яростная схватка. Я и еще десяток ратников из полусотни Садова кидаемся туда на помощь. Мы врубаемся в плотную толпу. Копьями сшибаем всадников. Спешенных степняков оттирают к яру и окружают. Им некуда деваться. Яростно крича, монголы кидаются на окруживших их русских и умирают, пронзенные сразу несколькими пиками. Я отхожу в сторону, тут справятся без меня, и сразу зацепляюсь взглядом за убитого новика, совсем еще ребенка. Вот еще один, и еще…
А этот, с васильковыми глазами… сердце на мгновение замирает и сразу начинает сильно бить, как колокол бьет набат. Я стою и не могу отвести глаз. В руках по-прежнему щит и сабля. С клинка еще стекает кровь. А кровь везде… своя, чужая, горячая, растопившая снег до самого льда, и среди всего этого – васильковые, остекленевшие глаза теперь вечно молодого парня.
– Здесь боярин. Эвон князь стоит.
Рядом кто-то останавливается, потом этот кто-то делает шаг вперед, и я вижу деда Матвея. Он наклоняется и закрывает погибшему глаза. Тихо шепчет молитву, крестясь, и распрямляется. Потом отбирает у меня саблю, вытирает окровавленный клинок о халат мертвого степняка, вкладывает в мои ножны. Смотрит мне в лицо, вздыхает и достает флягу.
Я сделал несколько глотков и отдал обратно.
– Не надо воды, самогону дай.
– Это и есть самогон, Володя. – Кубин сам глотает из фляги и протягивает мне. – На, хлебни еще, но не думаю, что поможет.
Я пью крепкий самогонный настой, как воду. Действительно не помогает.
– Тут может помочь только враг, насаженный на острие своей сабли. – Матвей Власович оглядывается. – Да только вот перебили мы всех, Володя. Ты потерпи. Пока потерпи.
– Власыч, это же дети. ДЕТИ, черт возьми! А я их в бой.
– Нет, Володя. Они перестали быть детьми, когда встали с оружием на защиту родины. Они – вои Руси-матушки.
– Я понимаю, Власыч, но ничего с собой поделать не могу. За каждого… за каждого погибшего парня я возьму по две жизни у поганых. А тех новиков, что сейчас живы остались, я на родину матерям верну. Должен вернуть. Чтоб продолжили род, стали отцами.
– Хорошо сказано!
Я посмотрел на того, кто это произнес. Рядом стоял высокий седовласый бородач в кольчуге и с саженными плечами, а на поясе – огромный меч.
– Познакомься, Володя. Это Николай Александрович Евпатин. Здесь его величают Евпатием Коловратом.
* * *
К вечеру обе дружины, наша и Евпатина, отойдя на десяток верст в глубину лесной чащи, встали большим лагерем. Захваченных монгольских лошадей отогнали к лесному озеру, оставив там пастись под присмотром обозников. Убитых забрали с собой, положив в одну из волокуш. Остальные облили нефтью, которую нашли в самой последней волокуше. Нефть была разлита по глиняным горшкам и являла собой уже полностью подготовленные снаряды для метательных орудий. Вот так. Один из обозов уничтожен ценой в четыре десятка жизней, из них двадцать одна – это новики.
А ведь все могло быть по-другому.
По злому стечению обстоятельств, обе дружины охотились за обозами и атаковали один и тот же, не зная друг о друге. Разница была только в том, что за этим обозом евпатинская дружина следила давно и только выбирала момент для нападения, а мы наткнулись случайно, но напали первыми. Если бы мой план удался, то жертв удалось бы избежать или обойтись малыми потерями. Не зная о нас, два отряда Евпатина атаковали обоз с двух сторон, чуть не сразившись с нашими сотнями, направленными на отвлечение обозной охраны. Но, на счастье, вовремя разобрались и вместе ударили по накатывающим монгольским сотням, обратив их в бегство. А в этот момент мы пытались сжечь эти проклятые волокуши. Нам не хватило каких-то пяти минут, чтоб закончить начатое дело и убраться в лес, как пришлось вступить в бой с несущимися в панике степняками. Сумбур в битву внесли и табуны, вытесняемые вторым евпатинским отрядом, напавшим на обозное охранение с тыла. Полусотня Садова оказалась зажатой табунами и оттеснена к лесу.
