— Ну ты смотри, запомнил, — засмеялась она. — Но ты все же не пропускай потом, ладно? Я на завтра подготовилась, целую лекцию сочинила, а тут…
Как бы то ни было, а в стоящий у дальней стены самолет я забрался. А что тут изучать? Приборчики все простые, вариометр, указывающий скорость снижения или подъема, альтиметр, указатели давления и температуры масла. Тахометр на стойке, пусковое магнето и заливной насос. Две педали, сектор дросселя, рукоятка управления с резиновой ручкой, как у велосипеда. И все. И что тут учит?
Похватался руками, сначала так, потом с закрытыми глазами, поерзал задницей в неудобном кресле — да и все, что еще делать в кабине?
— Пошли, я все! — крикнула Настя.
"Все" была не только она, собирались и остальные. Складывали инструмент, стаскивали рабочие комбинезоны, собираясь по домам. Мне было видно через открытую калитку, как Марат завел полуторку, оставив ее прогреваться.
— Развозите народ по домам? — предположил я.
— Конечно, темно же на улице, — кивнула Настя.
— А вездеходик, который АР-43, он чей? — поинтересовался я насчет интересной машины.
— Наш, аэродромный. Пока ты не появился, мы с Колей друг друга подвозили до дому на ней.
— А сегодня он как барин, один едет?
— Сегодня он как сторож, дежурить остается, — засмеялась она.
Действительно, Коля уже поднялся на второй ярус и стоял там у перил, с автоматом на плече, поглядывая на нас сверху.
Выбрался из тесной кабины на плоскость, спрыгнул на пол.
— Пошли?
— Есть хочу, давай купим что-нибудь домой, — сказала Настя, забираясь в машину.
— Я пирожки купил и молоко, — указал я на противогазную сумку, лежащую в машине. — Только остыли, небось, там еще горячие были.
— Ничего, я и так умну, — обрадовалась она.
— Не обедали, что ли?
— Обедали, да день был суматошный, умоталась. И оголодала снова.
"Тазик" резво и радостно довез нас до дома, где и затих, пристроившись у самого подъезда, пощелкивая остывающим двигателем. Дверь открыла жена коменданта, придирчиво выполнившая процедуру "светового теста", квартира встретила темнотой и заметной прохладой. Пощупал батарею — вроде теплая, а дома холодно.
— Держи, я паклю и газету прихватила с работы, — сказала Настя, выкладывая на столик небольшой сверток. — Клей тоже там, в баночке.
— Отлично, — обрадовался я. — А то тут не намного лучше, чем на улице. Так, ножницы у нас есть?
— Только маленькие, маникюрные, — подумав, сказал она. — Дать?
— Не, не надо, я ножом порежу.
А что, дело не хитрое, сложил да по сгибу разрезал. Вполне аккуратные полоски получаются. А резать буду бритвой, завтра ее на ремне направлю только перед тем как бриться.
Настя пристроилась за столик с молоком и пирожками, а я сразу занялся делом, вооружившись кухонным ножом и заталкивая скрученную паклю в щели рам.
— Так куда ты завтра? — спросила она, взявшись за первый пирожок.
— В Сальцево. С Федькой.
— А что так подперло? Что там у вас случилось?
— К Милославскому в помощь откомандировали. Вот и хотим кое-что проверить до того, как начнем. Он вообще как не твой взгляд, доверять ему можно?
— В каком смысле?
— В прямом. Имеет ли он привычку кататься на подчиненных в рай и разменивать их по ходу на всякое полезное для себя, имеет ли привычку обманывать… ну и так далее.
Она пожала плечами, отпила молока из стакана, затем сказала:
— Я вообще не так чтобы в друзьях с ним, но… вообще он себе на уме, конечно, не Мать Тереза, но плохого о нем тоже не слышала. По крайней мере из его управления на него всерьез никто мне не жаловался, хотя болтала с многими. Но сам понимаешь, это не источник информации.
Это понятное дело, но хоть что-то.
— Слушай, — снова заговорил я. — А у него действительно так много влияния, или он выпендривается?
— Много, он же один из первых тут, кто людей организовывать взялся. Если реально смотреть, то он, пожалуй, после главы Администрации, Леонова, второй или третий человек, вместе с главным военным, Евстигнеевым.
— Евстигнеев чем командует?
— И комендатурой, и разведбатом. Только Горсвет не подчиняется, ваш Беленко к Леонову напрямую ходит.
Ага, уже кое-что проясняется. Расклад сил в городской верхушке, по крайней мере. У Милославского с этим самым Евстигнеевым видать трения есть, не доделенное влияние. Вот и не хочет профессор одалживаться. Сейчас одолжишься, а потом тебе за эту самую услугу малую гол забьют. Поэтому вынужден идти к Беленко нашему, который вроде сам по себе.
— А у Беленко вес есть на твой взгляд?
— Ну ты нашел у кого спрашивать, — засмеялась она. — Я что, местный политический обозреватель? Обычная барышня, не слишком умная, которую ты даже используешь для собственного удовольствия. Что я могу знать?
— По сравнению со мной, который тут без году неделя — многое, — не повелся я на шутку. — Есть у меня ощущение, что тащат меня куда-то в непонятные мне дела, вот в чем проблема.
— Не ходи, — посоветовала она.
— И есть у меня другое ощущение, что если в это все ввязаться, то можно будет получить большой приз.
— Это какой? — посмотрела она на меня с подозрением.
— Путь домой.
— Как-как?
— Домой. Туда, на ту сторону, где десять лет — это десять лет, но жизни, а не выживания.
— Я уже надоела? — спросила она после паузы.
— А ты со мной не пойдешь? Хочешь жить вечно?
— Извини, глупость сказала, — вздохнула Настя. — Ты, так сказать, приглашаешь?
— Я, так сказать, приглашаю, — в тон ей ответил я.
Она снова вздохнула, потом сказала, покачав головой:
— Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ты приглашаешь влюбленную женщину в мир, где она сможет иметь детей. Нормальных детей, которые нормально будут расти, в нормальном мире.
— Я пока не приглашаю, если честно, — осторожно сказал я. — Может и не получиться ничего, я могу и ошибаться. Я просто хочу попробовать подобраться к этому, если оно действительно существует. Или будет существовать.
— Этого уже достаточно, — сказала Настя. — Ты разве не понимаешь, что мысль о детях гонит от себя здесь половина женщин? И сто лет за десять для таких — утешение слабое, скорее наоборот. Сотни лет бессмысленного существования, ведущего во Тьму. Даже думать об этом страшно. Если есть хотя бы малая надежда на то, что удастся вырваться — я тебя очень прошу, попытайся. Я для тебя готова тогда все сделать, пойду с тобой куда угодно, лишь бы из этого чистилища.
Я посмотрел ей в глаза и сразу же поверил.
* * *
— Значит так, попробуем выяснить что-то про эту самую Скляр, но об остальных делах тоже не забываем, — сказал Федька после того, как уселся в «тазик» и мы отъехали от общежития. — Оставшийся «шнауцер» я по-любому в Углегорск тащить не хочу, а то потом безопасники задолбают.
