— Но официально я…
— Будете числиться в Горсвете.
— Понял.
— Хорошо, что поняли, — кивнул Милославский, после чего придвинул к себе толстую тетрадь. — А теперь давайте снова поговорим про ваш провал. Детально, по минутам и секундам, что делали, куда ходили, какими словами пугались и ругались, что видели… все, в общем. Напрягите память.
В последний раз я сталкивался с понятием «мурыжат» года два назад, когда меня вызывали в городской УБЭП вроде как дать показания, а фактически для того, чтобы найти какой-нибудь повод содрать денег. Тогда два лихих майора умотали меня вопросами до головной боли и бешенства. Сейчас почти такого же результата сумел добиться один Милославский, разве что бешенства не было, денег он с меня не хотел и просто своим делом занимался. Но плешь проел. Насквозь, до самого мозга.
Когда я из НКВД вышел, уже темнеть начало. Плюхнулся в "тазик",завелся, пока прогревался, пытался мысли в кучу собрать. Вот так, я тут без году неделя. и уже всем остро нужен. Хорошо это или плохо? Если действовать с умом, то хорошо, потому что нужен я им, а не они мне. Они мне тоже, но все же вторично. Кстати, если с нами начнут работать научники, то у них будет неплохо попросить карту колебаний границ Тьмы. Авось не откажут.
Ладно, надо теперь Федьку отыскать. «Тазик» сорвался с места и понес меня, звонко тарахтя, в сторону базара, где сейчас должен был Федька ошиваться. Промелькнул отрезок Советской, затем я свернул на Кривой Ручей, и оттуда — на улицу Либкнехта, в конце которой, разбитой и грязной, базар и раскинулся. С правой стороны к нему приткнулись несколько кирпичных сараев, в которых, судя по виду, и до "исторического материализма" были какие-то мастерские, и сейчас ничего не изменилось.
Гараж Темы найти было нетрудно — в распахнутых воротах был виден стоящий над ямой «Блиц» Федьки. Под ним с задумчивым видом прохаживался чрезвычайно чумазый парень с фонарем, а вот Федора видно не было.
Остановившись у самых ворот, я заглянул внутрь. Парень под машиной не обратил на меня ровным счетом никакого внимания, и я постучал по металлическому борту кабины, откликнувшемуся гулко, как железная бочка.
— Але, гараж!
— Чего хотел? — соизволил тот обернуться, наконец.
— Хозяин экипажа где? — я снова постучал по машине.
— Федька-то? — переспросил тот. — А на базар пошел, в чайную.
— Ага, благодарствую, — кивнул я и пошел на улицу.
Чайную я помнил, хоть и не заходил. Она почти вплотную примыкала к логову армянских обувных мастеров, пытавшихся убить во мне чувство всякой эстетической меры туфлями с длинными носами, типа шоковая терапия. Стандартный для этого базара маленький желтый флигель, кривоватый и частично осевший в землю, на котором висела вывеска "Чайная Бомбей" и был изображен сизоватого оттенка слон на фоне восточного облика башен, здорово напоминающий картинку с пачки "Чая индийского" — единственного его сорта, продававшегося во времена моего детства.
Федька действительно блаженствовал в общепите, сидя за столиком, на котором стоял фаянсовый чайник, накрытый колпаком, чтобы не остывал, и при этом он жевал пирожок с чем-то вкусным, судя по тому, как довольно он щурился. Еще кучка таких же пирожков возвышалась перед ним на тарелке.
Усевшись напротив, я сразу дернул один, надкусил — с клубничным вареньем, надо же! Вкусно.
— Вкусно, — оповестил я его.
— Ты только пироги жрать пришел, или по делу? — вежливо поинтересовался Федька, отодвигая от меня тарелку.
— По делу, дай запить, — сказал я, сграбастал его стакан с чаем и хлебнул из него. — Блин, как ты пьешь это? Жопа не слипнется? Это же чайный сироп.
— Это чтобы такие как ты не воровали, — сказал он, отбирая стакан назад.
К нам подошел сутулый лысоватый мужик с бородкой, спросил меня:
— Будете что-нибудь?
— Обязательно! Чаю… обычного, черного, и… два пирожка с клубничным вареньем… с чем еще есть?
— С яблочным.
— И два с яблочным, — дополнил я.
— Один с клубникой вернешь, — предупредил Федька.
— Жлоб, как есть — жлоб, — вздохнул я. — Ладно, теперь к делу. Был я у Милославского, и пришел оттуда с новостью.
— С большой или так себе?
— С большой. Нас с тобой из Горсвета откомандировывают в его управление. С сохранением зарплаты и должности.
— Это на хрена? — скривился Федька. — Мы с тобой если с суточной работы уйдем — на зарплату жить будем. Если каждый день — я бросаю службу на хрен, все равно годовой ценз у меня вышел, могу идти куда хочу.
— Не все так плохо, если на первый взгляд, — взялся я его успокаивать.
И рассказал все, что мне рассказал Милославский. Федька слушал внимательно, иногда кивал, иногда переспрашивал, а морду больше не кривил. Предложение профессора ему тоже чем дальше. тем больше нравилось.
— То есть мы с тобой будем гонять туда, куда сами научники ссут лазить? — уточнил он. — И куда разведбат подписывать не хочется, потому как он в другие руки работает? Я все правильно понял?
— Правильно. По крайней мере, Милославский так все подал, а как на деле будет — там посмотрим.
— Оно неплохо, — кивнул Федька. — Кстати, а что ты мне отказался в караулке рассказывать? Чего там у тебя за секрет страшенный?
Поведал ему и об этом, про эффект "обратного времени" на границе Тьмы. Увидев скептическую его морду, сказал:
— Федь, ты про беременности слышал?
— Ну… да, слышал, — признался он.
— Есть другое объяснение?
Он подумал, поглазел сначала на потолок, затем на стену, словно ожидая, что ответ проступит как слова "Мене, текел, фарес" на Валтасаровом пиру, затем покачал головой.
— Нет объяснения.
— Второй вопрос… — снова заговорил я. — Опеля своего брал — Тьма дальше была?
— Дальше, верст на восемь, — подтвердил Федька.
— Резинки рассохлись?
— Было дело, намучился, пока ехал.
— А тут две машины гнали, и хоть бы хны, так, капельки покапали. Верно?
— Это да, верно, — согласился он. — И так быть бы не должно, если они рядом стояли и считай, что одинаковое время.
— Вот и я о том, — обрадовался я его согласию. — А теперь прикинь, что будет, если получим карту колебаний Тьмы со свежими обновлениями.
— Это я понял, — сказал Федька после довольно длительных размышлений. — Но и риску туда соваться много, сам же видел.
— Много, согласен, но и прибыль тоже ничего. А я бы хотел под такую работу с Милославского какую-нибудь броняшку выбить, вот к чему веду. Если бы мы с тобой там на танке, скажем, катили, что бы нам грозило?
Федька растерялся немного, затем сказал: