Костя лениво листал какую-то книжку.
— Если б я учился по такой грамматике, — он постучал пальцем по открытой странице, — я бы тоже из школы сбежал. Несмотря ни на что.
Костя кинул на стол книжку и ушёл в свою каморку, Саня упылил к своим ученикам, но покоя не было. Если день начался с визитов, так это верная примета, что гости будут толочься до вечера. Прибыл собственной персоной купец Игнатьев, лично посмотреть на тех болезных, которые готовы снова купить у него персицкие штучки, заодно пронюхать, что же такого из них можно поиметь. Заодно провентилировать, можно ли дальше гнуть ту же цену, или накинуть ещё пятиалтынный с фунта. Однако вымелся он часа через два, ошарашенный объёмом заказов, но с твёрдым Костиным мнением, что жить с такими запросами — это гневить Господа, который, как всем известно — совсем не фраер. Но его, Игнатьева, примут с распростёртыми объятиями, если он привезёт цинк, сурьму, шёлк, нефть и хлопок. И всё это в неограниченных количествах и по божеской цене. Опять-таки, корил себя купчина, так и не понял он, зачем же этим странным господам нужны все эти вещи.
Чуть позже Гейнц втолковывал Косте на смеси русских и немецких слов:
— Не надо торопиться, ты не Sprintficker[17], когда подделываешь завещание, надо правильно выбирать чернила и не скупиться. Мне из Нюрнберга пришлось бежать, потому что не хватило денег на нужные чернила, — с совершенно серьёзным видом вещал он.
Костя рассмеялся:
— Не боись, у меня всё учтено.
Кто-то упражнялся в расписывании собственной подписи. Любовался, видимо кудрявыми завитками на четвертинке бумажки, и вот Костя решил этое самое изобразить. Не сказать, что получалось плохо, но всё равно, до идеала было далеко.
— Надо поближе к Нижнему перебираться, иначе нам доставка в копеечку влетит, — резюмировал Славка.
Не успел Игнатьев выехать с села, как нарисовалась соседка Собакина. И нет, чтобы идти к Анне Ефимовне дальше давить слезу за своё несчастное бытьё, так с обличающим видом докопалась до Славки, что, дескать, бросил в неведомой дали любезного её сердцу Ефим Григорича. Косте тоже досталось. Анна Ефимовна не вышла к гостье, беременность протекала тяжело. И эта, наконец, умелась.
Славка с Костей сидели и лениво продолжали переругиваться, всё никак не могли закончить начатый ещё в дороге спор. До этого они спорили до хрипоты, выясняя, когда же, и нужно ли вообще вмешиваться в жизнь Петра II.
Славка настаивал на том, что если и встревать, не раньше 1729 года, когда у Петра начнётся кризис и он произнесёт что-то вроде того, что «он скоро найдет средство разбить свои оковы». И вообще, «у Романовых кровь порченая», — так он заявил, и был противником всяких таких действий. Костя возражал, всё же последний из прямых потомков, не хухры-мухры.
Костя считал, что Мыш должен стать лучшим другом цесаревича, опередив при этом Долгорукого, и перекрыв тому возможность развращать Петра. Вплоть до самых радикальных мер. Однако, понимая, что свинья всегда грязи найдёт, если к тому есть такая склонность, и то, что Иван всего лишь реализовывал тайные желания самого Петра, надеялся всё же на лучшее. В чём и постарался убедить Ярослава, оставляя Мыша, как мелкого диверсанта в тылу врага. Не зря Костя почти неделю грузил его, вколачивая основные принципы того, что должен будет сделать Степашка. Сможет ли Мыш это сделать в одиночку — неизвестно, но на этот случай у Славки с Костей имелся список лиц, не замаранных в преступлениях режима. Костя больше боялся того, что сам Мыш вот-вот войдёт в пубертатный возраст, и тогда туши свет. Что может получиться из золотой молодёжи, не видящей никаких берегов, он знал. «Убью, — думал он, — вот только начнёт выкаблучиваться, так сразу и убью. И его, и всех этих князей с длинными руками. А Лизаньку, красотку несравненную, выкраду и отдам на поругание». Поругание ему виделось в самых завлекательных позах, а всегда, почему-то, в бане.
В конце концов, они договорились до того, что чему быть, того не миновать, и если царевич пустится во все тяжкие, то можно будет пустить в дело план «Б», то есть спасти его от лютой смерти.
— Вервия Судьбы, оне такие… скрученные, — резюмировал Костя и перестал заниматься пустым любомудрствованием.
Сашка тем временем мрачно размышлял о судьбах цивилизации. А именно о том, что прошло уже больше, чем полгода, а чего он добился? Не вообще, а конкретно — развития техники и технологии? Сделано только в одном месте, и, более того, только с одной артелью. Помри он сейчас — всё, что с таким трудом наработано, что с такими усилиями создано — исчахнет немедля, и все опять начнут работать по старинке. Как деды завещали, в полном соответствии с законами энтропии. Трение покоя, плюс потенциальная яма. Получим карго-культ и шаманство возле станков. Будут тупо копировать, хорошо, хоть кто-то найдётся с мозгами, хоть что-то продвинет вперёд.
Пацаны пока мусолили разные узлы и составляли из них простейшие механизмы. Эту идею Саня вспомнил, что читал в какой-то научно-популярной книжке. Механическая азбука Польхема. Написано про Польхема вообще было до обидного мало, но сама идея, на Сашкин взгляд, была феноменальной. Пока всеми хвалёный Нартов изобретал сферического коня в вакууме, простой шведский мастер создавал систему, формировал у детей особенный стиль мышления. Сашка же, для развития идеи, к этому добавил ещё деткам и ханойскую башню, опять же, для возбуждения мозговой извилины. Так что есть надежда, что все его усилия не пойдут прахом.
Никак не получалось технологического рывка, даже в таком простом деле, как ткачество. Приходилось, вместо точечного прорыва работать широким фронтом. Только внедрение нового стана версии 2 тянуло за собой необходимость введения новых инструментов прядения, отбеливания, шлихтования, а впереди непаханое поле. Чем больше производительность, тем больше проблем. Хорошо хоть, решаемых проблем. Придётся заниматься химией, тут ничего не попишешь. Ибо всё к одному, всё настолько взаимосвязано, что приходится работать широким фронтом, а не тем технологическим деревом, что рисовал Славка. Только наличие того самого Генплана и позволяло держаться на плаву, не потерять сознание и ориентиры, не опустить вёсла и не отдаться под власть течения.
«Евгений Онегин», гл. с X по XII — это как раз про него.
2-3% по шкале Лурье-Кащенко.
Евр 13:2
Медовый Спас — 1 августа, начало Успенского поста
