Так случилось и со мной. Я замкнулся в себе. Отгородился от внешнего мира стеною общих фраз и лаконичных ответов.
Жил на автопилоте: дом-служба, служба-дом…
А по ночам мучился от неразрешимого вопроса: правильно ли я поступил?
Стоило ли заявлять о себе? Может быть, нужно было и дальше сохранять инкогнито и жить "чужой" жизнью?
А если пресловутые попаданцы не заинтересованы в контакте со мной? Вдруг я окажусь тем самым человеком, который "слишком много знал" и теперь мне грозит опасность?
К черту! К черту все это! Поступить иначе я не мог!
Будем посмотреть, какая у меня планида!
* * *
— Сашенька, ты заболел! — безапелляционно заявила мама.
— Нет! Я абсолютно здоров!
— Ну, я же вижу, что это не так! И будь любезен, не перечить матери. Я уже пригласила Андрея Михайловича, чтобы он тебя осмотрел.
В этом — вся мама. Обычно тихая и скромная, она буквально преображается, если что-то происходит не так, как "должно". В это понятие входит длинный список догматов определяющих ее мировосприятие в равновесии с окружающим миром. Матушка у меня ретроград и хранитель традиций.
Батюшка же, напротив — демократ. Он считает, что каждый должен сам набивать шишки и в процессе этого учиться жизни. Вмешивается папа, только в том случае, если ситуацию надо подкорректировать, или же под давлением мамы.
Доктор, осмотрев мою скромную персону, отметил ее неудовлетворительное состояние и назначил мне лечение. Слава Богу, что в 18-ом году нет антидепрессантов и психотерапевтов, иначе бы меня обкормили всякой химией и заплели мозги до полной потери соображения. Все обошлось настойкой валерианы, зверобоя и рекомендациями кушать мед для укрепления организма.
Распрощавшись с любезным Александром Михайловичем, я с облегчением удалился в свою комнату.
Мед, это конечно хорошо, но лучше всего меня успокаивало и отвлекало только чтение.
"Три мушкетера" в оригинальном издании 1894 года с великолепными иллюстрациями Мориса Лелуара для этого подходили как нельзя лучше. Все-таки иностранные книги лучше всего читать на том языке, на котором они написаны. В переводе теряется оригинальность изложения, та самая изюминка, которая иногда увлекает сильнее самого сюжета.
Я взял книгу и завалился на диван — почитать.
В дверь постучали, и в проеме возник Савка:
— Алексан Алексаныч, там посыльный вам письмецо доставил. Стало быть, вот оно — денщик протянул мне плотный голубой конверт.
Так, что тут у нас?
"Подпоручику барону А.А. ф. Аш. В собственные руки". Почтовый штемпель отсутствует.
Посмотрим…
В конверте оказалось два вложения: пропуск на мое имя в здание Министерства Государственной Безопасности Российской Империи "Апреля 22-го 1918 г. 12 часов ровно.7-ой подъезд. 703-ый кабинет" и записка.
"Уважаемый Александр Александрович. Ваше предложение насчет картин г-на Оппенгеймера нас очень заинтересовало. Готовы обсудить условия сделки".
6
Здание МГБ расположилось на Всехсвятской улице, на том самом месте, где в Москве из моего мира находится знаменитый "Дом на набережной".
Надо сказать, что по монументальности министерство мало уступало памятнику сталинской архитектуры, зато значительно превосходило его с архитектурно-эстетической точки зрения.
В положенное время я вошел в 7-ой подъезд, выходивший на Болотную Набережную.
На проходной дежурный офицер проверил у меня документы, отметил пропуск и пояснил, что искомый кабинет находится за углом направо.
Постучав в высокую двустворчатую дверь с медной табличкой "703", я вошел и оказался в маленькой приемной, обставленной просто и функционально.
За столом сидел молодой жандармский подпоручик в черных канцелярских нарукавниках поверх мундира и сосредоточенно чинил карандаш.
— Подпоручик барон фон Аш, — откозырял я. — Мне назначено на двенадцать.
— Подпоручик Одинцов! — жандарм вскочил и коротко поклонился. — Вас уже ожидают! Вы можете раздеться вот в этом гардеробе. Оружие и амуницию необходимо оставить там же.
— Благодарю!
Воспользовавшись предложением подпоручика, я неторопливо разоблачился, подтянул китель, пригладил волосы и, сдерживая волнение, сообщил:
— Я готов!
— Проходите. — Одинцов отворил массивную лакированную дверь.
* * *
В небольшом квадратном кабинете за столом, застеленным сукном "государева цвета", сидел худощавый жандармский подполковник.
— Подпоручик барон фон Аш. Прибыл согласно полученному пропуску.
Окинув меня внимательным взглядом холодных почти бесцветных глаз, офицер указал мне на стул.
— Присаживайтесь. Подполковник Черемисинов. Седьмой Департамент. Необходимо, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
— Хорошо!
— У вас продается славянский шкаф? — внимательно глядя мне в глаза, вкрадчиво поинтересовался жандарм.
— Что? Простите? — сказать, что я удивился — это ничего не сказать. Я просто ОХРЕНЕЛ.
— У вас продается славянский шкаф? — терпеливо повторил подполковник.
— С тумбочкой? — мозг включился и заработал на полную катушку, вытаскивая из глубин памяти нужные слова и фразы.
— С тумбочкой!
— Шкаф продан. Осталась никелированная кровать. — Может быть, я цитировал и не дословно, но, по крайней мере, близко к тексту.
— Оч-чень хо-ро-шо! — по складам произнес подполковник.
Пока ваш покорный слуга пребывал в шоке и недоумении, мой собеседник снял телефонную трубку, постучал пальцем по бронзовым рожкам аппарата, дунул в микрофон и гаркнул так, что уши заложило:
— Коммутатор!!! Коммутатор! Алло-алло! Да? Номер пятьсот! Срочно! — подполковник недовольно покосился на меня и продолжил. — Алло-алло! Это Черемисинов! Гость пришел! По первому варианту! Да! Да! Так точно! Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
7
Этот кабинет был значительно больше предыдущего. Примерно в десять раз.
Стены, затянутые в ткань изумрудно-травяного цвета, украшали картины в золоченых рамах, среди которых выделяется ростовой портрет Государя-Императора Александра IV, размером два на три метра. С белого сводчатого потолка отделанного лепниной и императорскими вензелями свисала на цепях монструозно-помпезная люстра, размером чуть меньше, чем в Большом театре.
Посреди всего этого великолепия за громадным столом орехового дерева сидел седоватый дядечка в очках и с приветливым любопытством разглядывал мою скромную персону. Голубой жандармский мундир хозяина кабинета был богато украшен наградами и, главное, золотыми эполетами и аксельбантом генерал-адъютанта.
