Если кинуть несколько бутылок перед наступающим полицейским кордоном, то они вряд ли будут активно двигаться дальше, пока все не прогорит. Я уже не говорю о том, что если кинуть такую бутылку в толпу тех же полицейских, то кто-нибудь непременно сгорит, и боевой дух стражей порядка будет основательно подорван.
Еще хорошо бывает кинуть бутылку с «коктейлем» в окно богатого дома или в роскошную витрину магазина.
В закрытых помещениях сразу же возникает обширный очаг пожара, который потушить своими силами не представляется возможным. Главное, вооружаясь зажигательной бутылкой, не забудьте взять с собой спички, а лучше — зажигалку.
«Le deseo, los compaceros, los exitos creadores!» Именно так, «Творческих успехов!» — пожелал товарищам читателям неизвестный автор…
«…Читаем про речку, читаем про мишку…
Хорошая, умная, добрая книжка!»(с)
Когда Кижеватову стало понятно, что ЭТО — не инцидент, а вторжение… Тогда же ему стало ясно, что на «Непобедимую и Легендарную» особых надежд питать не стоит.
Поэтому старшина Москаленко срочно прервал траур по безвременно почившему Ющеру и напрасно погибшей каптерке («Куртка кожаная, три! Не актированная!») и смотался в город, откуда вернулся глухой ночью, на телеге, побрякивая мешком с пустыми бутылками…
Кроме пустой стеклотары, на телеге уютно угнездились две двадцатилитровые канистры и пара обмотанных рогожей бутылей…
Вначале бойцы усомнились в мощи нового оружия («Это ведь только в пивной драться! По кумполу шарахнуть… а потом ЕГО „розочкой“, „розочкой“!») Но после эффектной демонстрации, закончившейся у самых нерасторопных бойцов парой долго не заживающих ожогов, новинку оценили.
И сейчас два десятка De los anti-tanquistas, как назвали бы их в Университетском городке республиканского Мадрида, готовили иноземцам горячую встречу.
…Фельдшеру Королькову мало когда везло. И тогда не везло, когда после школы комсомол вместо летного училища направил его в медицинский техникум. И тогда, когда призванного в погранвойска вместо учебной заставы направили на практику в госпиталь. И когда вместо того, чтобы вместе со всеми бойцами отражать нападение нарушителей, он вместе с Москаленко таскал в блиндаж раненых.
Повезло в том, что он дальше и точнее всех метал «зажигательную бутылку». Вот такой у Королькова неожиданный талант прорезался. И когда грязно-зеленый танк пролязгал мимо него, Корольков знал, что он добросит, не промахнется!
…Скорее всего, это была просто шальная пуля. В поднятой вверх руке разлетелась бутылка. Огненная волна захлестнула лицо, шею, грудь. Он уже ничего не видел выгоревшими глазами… Но сумел добежать до кормы танка и разбить об нее вторую бутылку. Которую поджег своим телом.
Из шести «шаров» назад не вернулся ни один![115]
24 июня 1941 года. 07 часов 14 минут.
Генерал-Губернаторство. Бяла-Подляска. Аэродром
Командир (Geschwaderkommodore) 77-й эскадры пикирующих бомбардировщиков II FliegerCorps Клеменс фон Шонборн цу Визентад задумчиво покачал изувеченный элерон «штуки» JU-87B2 бортовой номер F1+AM, после чего выразился кратко и совершенно непечатно.
Такого уровня боевых потерь в его эскадре не было с проклятого дня 18 августа прошлого года. Тогда над целью, именуемой Портсмут, «харрикейны» проклятых «лимонников» за пять минут из 28 самолетов первой эскадрильи отправили на дно Пролива десять машин… и еще шесть штук крепко покалечили.
Ну так это же была Главная база Роял Неви, и противниками его пилотов были изысканные джентльмены из Королевских ВВС, все как один выпускники Харроу, Итона, Кембриджа. Впрочем, некоторые считают всех постоянных членов «пожарных» клубов[116] напыщенными педерастами… но это вряд ли — иначе откуда у них на острове прирост населения?
А здесь какие-то грязные Иваны, надо же…
И сбили за один бой целых 17 машин! Элегантные монопланы с узким фюзеляжем и низко расположенным крылом, совершенно НЕ ПОХОЖИЕ на привычных и оттого даже милых «Рата», просто не оставили несчастному шестому отряду никаких шансов. О судьбе сбитых пилотов страшно было подумать…
Для фон Шонборна земля там, за линией границы, представлялась сплошным огромным черным лесом, в котором водились свирепые чудовища…
Даже над Бискаем было безопаснее выпрыгивать! Во всяком случае, тогда у них был шанс — парашют, автоматический надувной жилет, спасательная надувная резиновая лодка. В конце концов, могла всплыть U-boot или прилететь санитарный «Дорнье-Валь». А здесь…
С содроганием вспомнил фон Шонборн рассказ чудом спасенного бортстрелка, которого сумел принять на борт хоть и тупица, но храбрец Рудель из StG-2. Стрелок с ужасом рассказывал, как его пилота схватил и потащил в кусты огромный дикарь с большим ножом, весь покрытый чудовищными синими татуировками.
Самым страшным было то, что, убегая, стрелок успел услышать, как из кустов раздавался жалобный крик пилота, сопровождаемый ритмичным марсианским уханием русского зверя… Видимо, несчастного пилота там заживо поедали…[117]
Отчаянный крик «Der Fliegeralarm!» прервал горестные размышления фон Шонборна. И тут же на стоянки обрушился тяжелый удар. Взрывная волна опрокинула его, поволокла в сторону — и к счастью! Потому что изувеченная «штука» вспыхнула ярким даже на утреннем солнце огнем…
Два звена СБ обрушили на аэродром серию ФАБ-500. Взрывы крушили технику, калечили взлетную полосу. Но на хвосте у советских самолетов уже сидели истребители из JG51.
Первый немецкий истребитель с ходу открывает огонь. Тонкие полосы трасс протянулись к бомбардировщику. Огромная серебристая птица неуклюже заваливается на крыло и с блеском солнечного блика на ее сверкающем борту, вертикально устремляется прямо на стоянку, сопровождая падение безумным, нарастающим воем двигателей. Вверх поднимается огромный столб огня.
Вторая машина будто наталкивается на невидимое препятствие, переворачивается через нос и в таком положении рушится на землю. В воздух взметнулись обломки, и одна из лопастей врубается в грунт прямо перед носом окаменевшего Шонборна.
Потом гибнет следующий бомбардировщик, затем еще один… Последняя горящая машина пикирует точно на здание штаба эскадры, вызывая чудовищный пожар. Бой закончен. Над аэродромом поднимаются шесть траурных столбов дыма.
Фон Шонборн вытер испачканное грязным потом лицо и потрясенно сказал:
— Это героизм. Но это — не война, это какое-то безумие! Они же все безумцы, все до одного! Боже мой, Боже мой, куда мы попали…[118]
