Увидев, что цель уходит, немецкие танки, как гончие по кровавому следу, устремились к перекрестку. И вот тогда, когда голова колонны, вначале было развернувшаяся в цепь, как вода в горлышко воронки, потекла стальным ручьем к узкости сходящихся дорог…
Начался час потехи…
Через час у перекрестка полыхал десяток немецких панцеров, горели окрестные домишки, крутились пылающие крылья старинного ветряка.
За мостиком задрал вверх ствол застрявший задними мостами в глубокой канаве подбитый броневик. У распахнутой двери — лицом в голубое, испачканное клубами черного дыма небо — лежит отважный капитан Басечка. Комбинезон на его широкой груди тихо тлеет.
Но Басечке — уже не больно…
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
Остромечево… острые мечи…
24 июня 1941 года. 08 часов 00 минут.
Брест. Крепость
Две немецкие дивизии — 31-я и 45-я пехотные — штурмуют Крепость, защищаемую двумя БАТАЛЬОНАМИ! «Ауфтрагстактик»…
Так называлось это явление, выявленное еще в период Великой войны. А смысл очень простой. После того, как солдаты пересекают нейтральную полосу, практически невозможно передавать им какие-то приказы, а тем более руководить боем. Следовательно, командир обязан очертить задачи, проинструктировать в отношении деталей, предоставив принятие решений командирам низового уровня на местах.
В принципе, это открыл еще великий Суворов: «Каждый солдат должен понимать свой маневр!» Да, забыли в России заветы великого полководца…
А в Германии — после мясорубок Вердена и великих битв за «домик паромщика» — заново открыли. Die SturmAbteilungen — вот как это называлось.
Десять-двенадцать человек (число, эмпирически определенное как норма управления в кризисной ситуации еще Чингисханом), из них — один пулеметчик с помощником, два сапера, снайпер, санитар… остальные — отважные братишки-лансеры с гранатами и саперными лопатками в руках… не самые трусливые зольдатен шли в «штурмовики»!
И когда окопник Адольф вывел 8 ноября массы на улицы Мюнхена — его соратники украли и присвоили себе имя отважных воинов прошедшей войны…
Правда, не все из «штурмовиков» SA вовремя потом поняли, что Ноябрьская революция уже закончилась… но это уже совершенно другая история…
И вот теперь очень методично, профессионально, грамотно, новые «штурмовики» прогрызали советскую оборону…
Две дивизии, сказал автор?
Уважаемый читатель должен понять, что в атаку шли не все 34 000 человек личного состава…
БОЛЬШИНСТВО личного состава немецкой пехотной дивизии не входило именно в БОЕВОЙ состав… На одного с «сошкой» приходилось в среднем пять целых шесть десятых человек с «ложкой»! Включая обслуживающих походный дивизионный мясокомбинат, с коптильным цехом и специальной машиной, изготовляющей немецкие сосиски…
Так что на Крепость одномоментно шли около 2300 человек. Но этого было БОЛЬШЕ чем просто много…
Германская армия была армией-концентратом, вроде «Инвайт — просто добавь воды!».
Каждый немецкий рекрут, имевший как минимум незаконченное среднее образование, прошедший в школе военную подготовку, владеющий всеми видами стрелкового оружия, умеющий водить автомобиль и мотоцикл ДО призыва, направлялся в боевую часть лишь после полугодового цикла обучения.
Предполагалось, что унтер-офицер мирного времени — в военное время готовый младший офицер, а рядовой — готовый унтер-офицер… После ПРОГУЛКИ в Западную Европу ОНИ еще могли себе позволить такую роскошь.
И сейчас, уверенно применяясь к местности, поддерживаемые «штурмгешютц», штурмовые отряды приближались к валу…
Старый солдат Кныш все понимал… он уже видывал такое — в прошлую войну, когда, после обработки их позиций огромными «чемоданами», оставлявшими воронки величиной с деревенскую избу, и удушливыми газами, на засыпанные русские окопы шла Стальная дивизия фон дер Гольца. И знал очень простой рецепт, как удержать позицию — стиснуть зубы и стоять насмерть!
У изрытого огромными воронками «рондо редюита» — траншея… на площадке — старый верный «максим». За пулеметом Кныш, вторым номером чудом уцелевший ротный.
Посылая точные, скупые очереди, Кныш весело поет:
Ай, Лявонiха, Лявонiха мая,
Несаленую капусту дала,
А Лявона дык i чорт не бярэць:
Несаленую капусту жарэць!
Час раньше. Там же
Майор Гаврилов был краток и точен:
— Товарищи! Друзья мои. В этот тяжкий час я обращаюсь к вам не как командир, а как старший товарищ. Злобный враг пришел на нашу землю, чтобы сделать нас рабами, чтобы уничтожить само имя Русского Человека. Силы не равные. Подмоги нам не будет. И видно, судьба наша такая — лечь здесь, в этой Крепости, костьми за нашу Советскую Родину. Но пусть не радуются фашисты — мы умрем сегодня, а они сдохнут завтра! И помните, товарищи! Каждая минута, каждый час, на который мы здесь задержим немца, очень важен для всей Советской Родины. Друзья мои, товарищи! Надеюсь на вас. Пусть каждый из вас честно исполнит свой долг… Вопросы и просьбы есть?
— А есть ли у товарища майора чернильный карандаш? — робко, как школьник, подняв руку, спрашивает Кныш.
Пять минут спустя. Там же
Кныш, белея нательной рубахой, аккуратно рисует на своей гимнастерке погоны, с маленькой пятиконечной звездочкой на продольной полоске:
— Ну вот и хорошо, вот и ладно… И помирать теперь не стыдно. Хватит уж, отбоялся я…
24 июня 1941 года. 08 часов 05 минут.
Деревня Сипурка Каменецкого района Брестской области
— Белой акации гроздья душистые… — тихо напевая, отец Гарвасий, в прошлой жизни штабс-капитан Семенов, аккуратно смазывал вытащенную из-под стрехи винтовку со снайперским прицелом…
Вошедшая в сарай матушка так и села на присыпанную соломой землю:
— Ох ты ирод… ты что мне говорил, а? Какие клятвы давал, а? Ты что же удумал, чорт старый…
— Молчи, мать! — строго посмотрев на любимую жену, ответил отец Гарвасий. — Видение мне было. Пришла ко мне Богородица Казанская во сне… Плачет, бедная… пока, говорит, ПОКРОВ на землю не опущу — будет супостату воля. Помоги, говорит, мне, Гарвасий… задержи супостата хоть на минуточку… Матушка, или мы с тобой не Русские?
— Да сколь мне страдать-то? — надрывно зарыдала матушка. — И с войны тебя ждала… и с ГУЛАГа тебя ждала… и по дворам с детьми побиралась… И вот теперь снова тебя теряю, как бы не навек… Скажи, отец, сколько нам еще страдать-то?
