Транспортный Дуглас, на котором мы летели в Москву, монотонно-усыпляющее гудел, но сон ко мне не шел. Я не один был такой бодрствующий, большинство спало, устроившись со всеми возможными удобствами, вроде Никифорова, который разлегся на мешках с почтой, и оглушающее храпел, не спасал даже рев моторов. Но кроме меня не спал еще один пассажир, полковник-танкист, с зеленным лицом. Его изрядно укачало.
Прикрыв глаза, я стал вспоминать нашу встречу с генералом Жигаревым.
Вопросы, которые он мне задавал, отнюдь не были праздными, его действительно интересовало, что я скажу, хотя он тщательно скрывал это. Отвечал я после обдумывания ответов, что генералу явно нравилось, так что наш разговор затянулся на все три часа. Вопросы задавал не только Жигарев, но и остальные. По вопросам я понял, что они командиры авиасоединений. Глупо было бы считать что они прислушаются к моему мнению, но думаю кое какие мысли я вложил им в головы. Я тоже понимал, что разница между нами очень велика, они опытные командиры, я же зеленый лейтенант которому неожиданно повезло, отчего, по их мнению, наверное от неожиданности, стал писать свои мысли о необходимых действиях авиации в этой войне. Но по мере дальнейшего разговора я менял их мнение о себе. В конце разговора мы уже общались вполне серьезно, они поняли что я держу тему вполне на уровне, и со многим были со мной согласны, так что я составил у них нужное о себе мнение. Думаю, оно стало достаточно высоким.
По мере нашего общения, генерал велел называть его Павлом Федоровичем, чтобы я постоянно не вскакивал на его обращение ко мне.
К концу выяснилось, почему я лечу в Москву, к моему удивлению не для получения наград в Кремле, раскатал губу как же, а по просьбе Политуправления Ставки. Я должен выступить завтра по центрально радио. Оказалось стране нужны герои, и именно я подходил на эту роль по всем параметрам. Двадцать восемь сбитых, считая Гейдриха. Угон немецких самолетов, уничтожение крупного аэродрома противника, новаторские идеи, так что по этой причине к Жигареву и обратились нужные товарищи. Дальше уже согласовали с политуправлением ВВС.
Речь моя уже готовиться, так что, по словам Жигарева, мне нужно было просто отбарабанить речь, и лететь обратно. Тогда я спросил:
— Товарищ гене… Павел Федорович, разрешите мне задержаться в Москве на несколько дней.
— Что? Почему? — нахмурившись, спросил он.
Я постарался объяснить что хочу.
— Товарищ генера…. Павел Федеорович, вы наверное знает что я пишу песни, — и после кивка, продолжил, — вот я и хочу зарегистрироваться в авторстве, а то более пятидесяти моих песен уже расползлось по воинским частям.
— Слышал, как же. Мой ординарец, очень хорошо поет. Мне про истребителя понравилось, — чуть зажмурив от удовольствия глаза, сказал генерал.
— А ты думал тебя награждать будут? — с хитринкой спросил Жигарев.
Я молча кивнул, что тут было сказать.
— Интересовался я на эту тему. Они хотят тебе сразу две звезды вручить. Одновременно. Вот только не знают что с награждением за сбитого Гейдриха делать. Вроде как третья звезда, так на две уже представлен. Парадокс.
— Товарищ генер… Павел Федорович, а что если… — сделал я паузу, генерал попался на удочку и спросил с легкой улыбкой:
— Что?
— Сирота я, Павел Федорович, может квартиру в Москве? Чем не награда?
Просьба была наглая, я даже сказал бы сверх наглая, но нужно думать о будущем, тем более я коренной москвич, и другого места жительства не хотел. В общем, воспользовался ситуацией.
Несколько секунд Жигарев с интересом наблюдал за мной.
— А что? Я сообщу нужным товарищам, пусть думают. Молодец лейтенант, ловко ты меня под этот разговор подвел, ловко. Да не красней ты так, молодец одним словом, — хмыкнув, сказал генерал.
— Хорошо. Даю тебе пять дней отпуску. Делай свои дела. А сейчас спой нам что-нибудь такое… Чтобы до нутра пробирало. Я знаю, у тебя такие есть, — велел генерал.
— Марков, инструмент, — крикнул наружу один из полковников.
В избу внесли гитару и дали ее мне. Сделав перебор, я проверил звучание. Настраивал ее мастер, фальши я не услышал, после чего на миг замерев, сказал:
— Эту песню я написал за три дня, она обо мне… Нет, она о всех летчиках кто болеет за небо, — поправился я, и стал перебирать струны, все наращивая темп.
Я — летчик!
Красивая форма, рант голубой
И даже завидует кто-то порой.
Я — летчик!
И гул от винта мой любимый лучший звук,
А мой самолет — это мой верный друг!
Я — летчик!
Мне хочется в небе бездонном летать,
За это готов я полжизни отдать!
Я — летчик!
Не черту, а небу я душу продал,
Мне кажется я от рожденья летал.
Я — летчик!
Я так это небо безумно люблю,
И мне без него не прожить даже хмурый денечек.
Покойного Нестерова выгну петлю, сверну от души,
Там вираж, бочка, горка…
Я — летчик!
Пускай перегрузка придавит — стерплю,
Но небо родное предать я вовек не посмею!
И землю я тоже, конечно, люблю,
Но только когда не по ней, а над нею!
Я — летчик!
Темнеет в глазах на крутом вираже
И давит на сердце мне несколько «g»…
Я — летчик!
Комбез весь в поту, можно просто отжать.
И кто вам сказал, что несложно летать?
Я — летчик!
Под крыльями смерть в оправе стальной,
Она поднимается в небо со мной.
Я — летчик!
И чтобы земля вновь не стала гореть —
Снова и снова я должен лететь.
Я — летчик!
По нити глиссады иду я домой,
А хочется жить где-то здесь, над землей.
Я — летчик!
Жены у меня пока просто нет,
Землянка — мой дом, самолет — кабинет.
Я — летчик!
И снится мне каждую ночь напролет,
Что топливо есть и поднялся на лет.
Я — летчик!
К земле меня часто хотят привязать,
Но летчик обязан, он должен летать.
Я — летчик!
(Н. Анисимов)
Эту песню я пел раза три-четыре. Немного, но голос успел поставить, где грустный, где убеждающий. Судя по тому, как меня слушали, они прониклись. Пел я минут пять, пропев ее дважды.
— М-да… Кхм. Удивил лейтенант. Я думал, что ты уже не сможешь… а ты смог. Удивил. Много репетировал?
— Только мысленно. Вы первые кто ее услышали, — честно ответил я, плашмя положив гитару на колени, и тихонько перебирая струны.
— Кузнецов, что скажешь, пойдет? — спросил генерал у сидящего комиссара, который устроился на подоконнике и пускал наружу папиросный дым. Он кстати не один такой был, с разрешения Жигунова многие курили прямо в избе.
