вернется. Единственное, о чем мне известно: она устраивает убежище для того, кого ты спас.
— Дока хотят вызвать на поединок, убив его отпрыска. Зачем?
— Если до тебя еще не дошло, не мне прояснять! — неожиданно разозлился Ард.
Впрочем, он тотчас умолк, закрыл глаза скрестил руки, отрешаясь от всего окружающего мира и успокаивая бурю в душе. Похоже, его тоже достал мир неравных возможностей. Только другого не имелось ни у кого из них.
— Я сделал тебе чай, — сообщил Кир примирительно.
— Я, признаться, был изумлен тому, что Ижи подчинилась твоему решению.
— Я спас ее. Наверное, поэтому.
Ард покачал головой, не открыв глаз и не меняя позы.
— Должен был возникнуть противоположный эффект.
— Юная принцесса и ее верный рыцарь?
Ард кивнул.
— Тьфу, гадость какая! Не дождется.
Ард улыбнулся и открыл глаза.
— Благодарю, — сказал он, принимая кружку с оленем. — Если она придет к тебе…
— Вправлю мозги насколько смогу.
Ард рассмеялся:
— Ты все же уникальный человек.
— Не-а. Пресловутая свобода воли, — возразил Кир. — Вы живете по неким вселенским правилам, вам за ослушание воли свыше прилетает быстро и неотвратимо, а мы живем только своей головой и — куда же без нее? — совестью. Мы — мерило своих поступков и морали, не кто-то другой. Помню, когда Россия первой договорилась с фангами, европейцы обвинили нас предателями человеческой цивилизации и стали гнобить всех тех, кто жил с ними рядом. Эмигранты ведь — дело нормальное, это потом мы вынуждены были закрыть границы, и то лишь после волны терактов. Так вот, доходило до того, что русских не пускали в больницы, даже если срочно требовалась помощь, для них закрылись магазины и рестораны, их заставили носить нашивки, а когда этих всех европейских зачеловеков у нас стали звать фашистами и нацистами, они обиделись. Поскольку были искренне уверены, будто их поведение единственно верное.
— Потому ты зовешь не принимающих нас соплеменников нацистами? — спросил Ард. — Меня, признаться, подобное удивляло, мы ведь… в общем, я не уверен, что люди и фанги — именно разные расы, а не виды или…
— Это неважно. По сути ведь одно и тоже. Мы живем вместе в одном городе, одной стране. И вы, и мы согласились с правилами друг другу не мешать. Вас, считай, приняли за своих, сколь бы смешно это ни звучало.
— Отчего смешно? Вовсе нет.
— Но раз вы и мы вместе, то с какой такой стати вам хотят зла, когда вы сами зла не делаете? Потому что вы пьете, а не едите? Нацики — это те, кто ненавидит по какому-либо признаку, ничем не противоречащему принятым законам. Например, по цвету кожи или религии, форме черепа или носа. Для меня расчеловечивание других — признак расчеловечивания собственного. Отсюда и мое отношение к ушлепкам.
— Законы ведь можно принять разные, Ки-И-рилл.
— На бумаге, несомненно. Но у каждого человека есть свое мерило: чувство справедливости, если хочешь.
— И у тебя?
Кир фыркнул.
— Самое смешное, оно, оказывается, бывает гибким.
— Сложно с людьми.
— Зато интересно.
— А это? — кивнув на коробочку, поинтересовался Ард.
— Шахматы. Очень полезная в плане развития логического мышления игра, и я собираюсь тебя ей обучить.
* * *
— Кирилл…
«А все же правильно я отослал фангов», — подумал Кир.
Неадекват-нацист Павел Седых был из породы людей говорильни, но не дела. Не то, что его папаша, лично отправленный Киром в места не столь отдаленные. Тот в свое время даже киллера нанял, чтобы избавиться от мешавшего ему соседа.
Паша после посадки на нары родителя на всех углах трубил о том, что возьмет нож и вспорет «менту» кишки. Доорался. Напоролся на Лерку, которая в отличие от брата словесные помои без внимания не оставляла, причем, предпочитала действовать, а не говорить. Убогий отчего-то решил, будто девушка для него добыча по зубам, а потом две недели отсиживался дома и очень старательно скрывал, кто его так отделал.
— Чего тебе, Паша? — закрывая квартиру, поинтересовался Кир. — Если пришел за солью, то у меня нет: для тебя нет.
— В глаза тебе пришел посмотреть, предатель!
— М… Какие словеса…
— Ты действительно не понимаешь, что они нелюди?
— Прекрасно понимаю, — Кир отвернулся от двери и посмотрел в глаза Паше, как тот и хотел. Паша отвернулся почти сразу.
— Ты же сражался против них!
— Верно.
— А теперь продался!
— Ты пришел читать мне свои исковерканные морали? На что-то агитировать?
— Поедем со мной! Ты послушаешь людей, все поймешь! — сказал тот неожиданно.
Особенно в свете объявленной охоты подобное выглядело очень «заманчиво».
— А если не пойму и тем паче не соглашусь, эти же люди меня и порвут, не так ли?..
— Испугался?! Я так и знал, что зассышь!
Кир мысленно зааплодировал. И даже задумался на секунду над тем, именно ли Паша вырос таким дефективным, или мерить собеседника по себе — нормально для таких вот отморозков в принципе. Вроде бы, когда сам Кир был сильно младше, ему и в голову не приходило взять на слабо, например, Василя Дмитрича. Как-то и так ясно было, что не поведется, еще и посмотрит, как на недалекого или альтернативно одаренного. Или все дело в отсутствии тормозов и перелившейся через край борзости с искусственно раздутой наглостью самого сына бывшего чиновника, привыкшего считать себя выше других по праву рождения?
По-хорошему, Пашу стоило бы не жалеть, а уже давно подводить под статью и сажать в колонию. Захоти Кир, найти нужную статью не составило бы труда. Но Паша в основном только изрыгал словеса. Действовали за него другие — поджигали двери, грабили магазины, отжимали телефоны — вот их Кир ловил с удовольствием и передавал в соответствующие руки, чем снискал любовь и уважение местного участкового (и его же ворчание). Участковый получал благодарности, слыл неподкупным, находился на хорошем счету у начальства, но замять дело за вознаграждение уже не мог: чувствовал спинным мозгом, что с него будет спрос, причем скорый.
