– Михаил Коронатович, я не пойму, к чему ты клонишь?
– Надо уговорить царя снять запрет, пока у нас есть возможность нанести серьезный урон противнику. Надо почаще выходить крупными силами в море да пройтись вдоль побережья Германии и навести там шороху. А то у нас скоро такой возможности не будет. Германец сейчас нажимает на сухопутном фронте, рвется в глубь России. Помяни мое слово, скоро они начнут наступление через Курляндию по направлению к Риге. Для поддержки приморского фланга своих войск Вильгельм попросит своего братца задействовать весь свой флот Балтийского моря. Ты представляешь, что будет, если они возьмут Ригу?
– Это же двести верст от теперешней линии фронта. Не может такого быть, чтобы их так близко подпустили к столице.
– Что такое двести верст? За последнее время насколько мы отступили? Молчишь, вот то-то и оно. Так что, я думаю, к августу они выйдут к Риге. А у нас Ирбенский пролив не защищен. Там до сих пор ни одного орудия не поставили. Ладно, мин мы можем быстро накидать, но минные поля без прикрытия – это только до первого подрыва, а потом придут тральщики… И все, препятствия больше нет.
– Насчет прикрытия Ирбенского пролива, Михаил Коронатович, ты прав. Надо срочно установить на Цереле хотя бы одну батарею, да в районе Михайловского маяка вторую, чтобы они полностью пролив собой перекрывали.
– Вот на побережье, я думаю, ставить батарею не надо, так как ее противник с суши возьмет. А вот Церель – это другое дело, туда надо бы установить новые двенадцатидюймовые орудия, не менее четырех штук. Месяца через два кайзер перебросит свои дредноуты на Балтику, чтобы помочь своей армии взять Ригу и открыть ей путь на Петроград.
– Да с чего ты взял, что через два месяца германец дойдет до Риги. И не посмеют они сюда свои дредноуты перебросить и оставить англичанам Северное море. Насчет броненосцев еще туда-сюда, я могу предположить, но линкоры – это вряд ли.
– А ты что думаешь, если германец линкоры сюда перебросит, так англичане сразу бросятся побережье Германии бомбардировать или даже высаживать десанты? Да ни хрена они делать не будут, а останутся в своих базах и будут поглядывать: а что русские смогут противопоставить германской армаде? Еще и ставки будут делать, кто больше потеряет кораблей.
– Михаил Коронатович, я что-то тебя не узнаю, да и не слышал от тебя таких высказываний раньше.
– Высказывания как высказывания, а что ты хочешь, скоро год войне, и ты сам видишь, она пострашнее той, предыдущей. А что было сразу после нее? Смута и бунт. И все из-за чего? Да очень все просто: мы ее проиграли. А теперь представь, что будет после этой, если мы и ее проиграем, страшно представить. А мы ее можем и проиграть, если вот так будем воевать, прячась в заливе, а не наносить ударов по противнику. Обыватели и так ведут разговоры о никчемности нашего флота, простаивающего в портах. Надо, дорогой князь, хотя бы пару маленьких побед одержать, именно лицом к лицу с противником, а не минами. Хотя это тоже нужно, слов нет, и мы доказали этой зимой.
Немцы не хотели верить, что русские моряки на старых калошах, принимавших участие еще в той войне, осмелятся выходить в море, пробиваясь через лед, а там, под самым неприятельским берегом, на немецких путях сообщения ставить мины, на которых они понесли немалые потери. Но вот в артиллерийском бою с кораблями противника, чтобы похоронить дух Цусимы и забыть его на века, нам за это время так ни разу и не удалось встретиться.
Если честно, то таких целей для нашего флота никто и не ставил. Хотя мелкие стычки были, но до серьезного дела так и не доходило, и опять все из-за пресловутого синдрома. Потому мы и воюем втихую. Сбегали, выставили мины – и быстрей домой, и не дай бог, чтобы нас заметили. А чтобы бой завязать с противником, этого еще не было. А надо бы. И завязать этот бой, и победить. Это для того надо, чтобы народ изменил свое мнение о никчемности флота и простил нам поражения в той войне. Мы еще все вернем, что тогда потеряли, и даже с лихвой.
– Как можно эту войну проиграть? Это тогда мы были одни. Сейчас у нас в союзниках Англия, Франция, Италия и даже та самая Япония, хотя какой из нее союзник, когда она на другой половине мира. Нет, не можно проиграть.
– Если так будем воевать, то обязательно проиграем, и союзники не помогут. Так что надо более активно наседать на противника, а не пугать его обстрелами по берегу. Надо самим искать встречи с противником. Выходить на коммуникации противника эскадрой и пройтись вдоль побережья, да хотя бы до западной окраины Данцигской бухты.
Тут наш разговор был прерван пришедшими флагманскими офицерами моей бригады. Но я пообещал его продолжить в следующий раз.
– Ну что, господа офицеры, – начал я, когда все подсели к столу, – представлять вас друг другу не надо, так что приступим. Господа офицеры, вот этот пакет я вскрываю в вашем присутствии. – Что и проделал на их глазах. Прочитав бумаги, находившиеся в пакете, и немного подумав для паузы, я начал разговор: – Итак, господа офицеры, получено добро на проведение предстоящей операции. Вот последние инструкции, можете ознакомиться с ними. – И передаю бумаги своим офицерам. – Да и что это за инструкции, тут и так все понятно и без них. А в общих чертах это выглядит так. Наша главная задача – это бомбардировка порта Мемеля, на обратном пути допускается произвести крейсерские действия на море по отношению к противнику. Ага! Крейсерские! Это пройтись пятьдесят миль вдоль побережья противника. И большая часть из них – это занятое германскими войсками наше же побережье Курляндии. Ну и что это за крейсерские действия такие? Я бы еще согласился, если мы прошлись бы на запад. Но вот пройтись от Мемеля до Виндавы и вернуться обратно на базу – это я не считаю крейсерской операцией. И вот эту самую операцию разработали в штабе флота, князь Черкасский, как представитель оного, идет с нами. Только, князь, вы не обижайтесь на меня, это к вам не относится, но вот сколько же можно планировать такие операции. Я знаю Колчака и его авантюрную натуру. Что он не может разработать такую операцию, чтобы о ней вспоминали не только наши потомки, но и противник.
– Ваше превосходительство! Так вы закоренелый холостяк, и у вас нет потомков.
– Если я холостяк, это не значит, что их у меня нет или не может быть, не так ли, Николай Николаевич!
Крыжановский сразу смутился после этих слов, понял, что немного не к месту пошутил, ведь мне всего только сорок семь исполнилось, и завести потомство я еще смогу.
– Извините меня, ваше превосходительство, вырвалось.
– Да я и не обижаюсь, и, как все знают, единственная моя жена – это море. А пока эту тему прикроем и поговорим о другом. Павел Михайлович, как обстоят дела с погрузкой припасов и угля на крейсерах бригады?
