Саша и Костя неопределённо буркнули.
— Вы внятно отвечайте! — вдруг неожиданно взвился Слава.
— А в чём проблема-то?
— Крестики у вас на шее есть? Молитву хоть одну знаете? Отче Наш, Символ Веры и Богородице Радуйся?
— Э-э-э…
— Понятно. Тупите, господа. В нынешнее время без этого никак нельзя. Какие бы вы не были прогрессивно-мыслящие обезьяны. Безбожниками кличут сейчас людей, от общества оторванных
— Ну поняли мы, поняли. Что кричать-то? У меня нету, не ношу. В смысле, дома есть, а так — нет, — сказал Саша.
Костя достал из рюкзака моток медного провода, счистил изоляцию и с помощью мультитула скрутил крестик, очень похожий на настоящий. Передал его Саше:
— А коловрат свой спрячь. Не место и не время им светить. А то инквизиция Феофана Прокоповича тебя быстро оприходует.
— Ну, на кострах-то не жгли?
— Зато жгли в избах и скитах, — возразил Костя.
— Да это единичные случаи!
— Тебе и одного раза хватит. Кстати, помимо богохульства. Никогда, я повторяю, никогда, и ни при каких обстоятельствах, если мы проколемся и нас раскусят, а нас обязательно раскусят, не говорите про истукана. Это прямое обвинение в колдовстве и волхвовании, это — совсем другая статья, — добавил к сказанному Слава, — и немедля начинаем учить необходимый минимум.
— Так что про легализацию-то? — снова спросил Костя.
— Да хрен его знает. Походу, надо подкупить какого-нибудь приказного дьяка в городе и забрать документы покойника. Или ещё лучше, идея из «Дня шакала», идти на погост и выискивать могилки померших крещёных младенцев, а там уже дело техники.
— Короче, в Сибирь надо драпать. А ещё лучше — в Америку! — неожиданно заявил Саша.
— И зарасти там диким волосом и покрыться плесенью? Ну уж нет. Деньги надо делать здесь, в центре России. В кондовой, так сказать, глубинке. Да и женщины ихние мене вовсе не по ндраву! Не возбуждают оне мене! — ответил Костя.
— Ты что, уже того? Попробовал?
— Нет, я так, чисто умозрительно. Я ж говорю, не стоит у меня на них.
— Ну а что тогда не Урал? Там вроде уже цивилизация?
— Тебя там, мил друг, прикуют к тачке и будешь ты во глубине сибирских руд кайлом махать. За пайку. Нет, нет, и ещё раз нет! Тем более, — Костя многозначительно понизил голос, — здесь точка перехода. Когда-нибудь она должна будет открыться. По крайней мере, я всегда буду на это надеяться.
— Ну есть, короче, несколько вариантов: идти в Академию наук, впроголодь совершать открытия во славу русской науки, можно как-нибудь подсуетиться и какую-нибудь мануфактурку открыть, например стеклянную или фарфоровую — в Европе фарфор уже открыт, в России — нет, и не скоро откроют. Можно…
— Ты скажи, что сейчас с преступностью? Шалят ли на больших дорогах тати-душегубцы и охотники до чужого добра?
— Буквально не скажу, но все историки говорят одно. Что бандитов развелось столько, что даже Меншиков по своей губернии боялся ездить. В смысле, в окрестностях Санкт-Петербурга.
— Хорошо, — ответил Костя и промычал: «выхожу один я на дорогу, передо мной кремнистый путь блестит», — а ты поройся в бумагах, может найдёшь кого, кто при Петре Первом уехал за границу и там помер… А мы типа вернёмся…
— Это в ноуте. А его надо распаковать. И, кстати, как-то питать. Чёрт. В экономичном режиме на пять часов хватит, — сказал Слава.
— Давайте типографию откроем! Газету начнём выпускать, — у Саши прорезалась новая идея.
— На дыбу тебя отправят, немедля, — ответил Ярослав.
— За что?
— За то, что замышлял!
— Что замышлял?
— Вот на дыбе ты и расскажешь, что замышлял и против кого. Если до этого не заручишься личным, его величества, соизволением, печатать что-либо вообще, не говоря уже о газетах.
Ещё одна чудесная идея завяла, так и не принеся России плодов Просвещения.
— Ребята, ну хотя бы надо как-то со своими умениями определиться. Ну, теми, которые помимо охоты и рыбалки. Надо всё, всё, что есть в головах, выкладывать, иначе ведь так и сгинем. Самые бредовые. Любые идеи и навыки.
— Хорошо. Я вот могу полицаем работать, — сообщил Костя. — Или подследственным.
Он обернулся, и в течение секунды из цветущего, жизнерадостного мужчины превратился в подобострастную, трясущуюся тварь. Гнусавым, вызывающим тошноту голосом, заглядывая Ярославу в глаза, чудесным образом снизу вверх, хотя и был выше его на полголовы, произнёс:
— Товарищ сержант, ну может не надо? А? Товарищ сержант, вот возьмите детишкам на молочишко.
Преображение было настолько правдоподобным, что даже пацифисту Ярославу захотелось вытереть об Константина ноги.
— Я, может быть, только с вами и отдыхаю. Везде враги, все хотят бедного сироту обидеть.
Со злости, видимо, закрутил гвоздь-сотку спиралью вокруг пальца, а потом тут же и распрямил. Лениво развернулся лицом к Ярославу, посмотрел на него холодным, немигающим взглядом. Так же лениво козырнул и изобразил, похлопывая палкой по левой ладони:
— Старший сержант Опупэнко. Ну что тут у вас? Документики предъявляем! Куда следуете? Почему нарушаем? А вас, гражданин, не спрашивают. Не спрашивают, я сказал! Или пройти в отделение желаете на трое суток? До выяснения? Нарушаем, значицца. Права придётся изъять. До выяснения, значицца. Чтобы впредь, так сказать.
Ярослав, с детства неспособный противостоять полицейскому произволу, немедленно захотел дать на лапу этому чудовищу триста, нет, пятьсот рублей. Настолько манера поведения, интонации и общая аура высшего существа, снизошедшего до разговора со смертным, соответствовала облику сержанта с поста ДПС N 134, который Славу видел, кажется, за километр, и всегда, не промахиваясь, выдёргивал из общего потока.
— Ну ты артист ваще… Ты что, в Гнесинке учился, а, Станиславский? — поёживаясь, спросил он у Кости.
— Нет, я в других академиях учился, а так вообще жисть заставляет. Надо будет, ещё и не тому научишься.
— Костя, ты где служил-то? — спросил Саша, также впечатлённый удивительными превращениями Кости.
— В подводных войсках Украины, гы-гы., в степях под Херсоном. Как матрос Железняк. Теперь ты давай, колись.
— А я чо. Я механик. Инженер-механик. Проектирование технологических машин и комплексов, специальность 151701. Бауманку закончил. Два года на заводе отработал, потом к буржуинам перешёл, в проектный офис. Пилить, сверлить, точить и строгать умею. А что ещё-то?
— Это хорошо. Это прекрасно, — сказал Слава. — Есть идея тебя сделать настоящим механиком. Но об этом чуть позже. Из меня, к сожалению, мало что в практическом смысле полезного. Я ведь историк. Просто историк. Во, глядите, Герасим едет, у нас вещи не собраны.
