А некоторых, по личному указанию Сталина, и не искали.
Остальные, попавшие в сеть – общим счётом 116 человек, – тоже исчезли. Но уже согласно судебному решению. Ибо, как шутил в кругу своих приближённых великий советский прокурор Вышинский, перефразируя латинскую мудрость, закон у нас не столько «лекс», сколько «дура».
Кстати, в число расстрелянных попала и Зинаида Ивановна, чьи роскошные формы, вопреки мнению Кирова, увели её совсем недалеко: до расстрельной стенки в подвале ленинградского УНКВД.
ПЕТЕРБУРГ.
9 января 1879 года.
Из крепости Леона Мирского везли в закрытой карете. Поняв, что поглазеть на уличную толчею не удастся, Мирский прикрыл глаза и откинулся на сиденье. Жандармский офицер (в знаках различия Мирский, к стыду своему, разбирался слабо) сидел рядом, – строгий, подтянутый, очень красивый в своей голубой шинели. Куда везут? Два рядовых жандарма, сидевшие напротив, глядели прямо перед собой истуканами. Офицер загадочно молчал. Обещали выпустить. А ну как увезут подальше, за Охту, – да и расстреляют?..
Мирский улыбнулся этой шальной мысли, которая, однако, его вскоре начала беспокоить. Расстрелять – не расстреляют, но, может быть, у ЭТИХ изменились планы?
Мирский слегка поёрзал, вслушиваясь. Он пытался определить, в каком направлении движется карета. И не смог. Пока не услышал звонка конки и зычные разноголосые крики: «А вот баранки валдайские! А вот шинель почти новая!» Значит, не на Гороховую. А куда же?..
Карета вскоре свернула, крики затихли.
«Так, – подумал Мирский. – Тут как раз дорога к Цепному мосту».
И опять усмехнулся: наверное, сейчас-то и начнется главное: разговор об условии. Ведь Мирского освобождали «с условием»! Неужто агентом назначат? И жалованье дадут. Тридцать рублей в год, плюс за каждую голову нигилиста – по червонцу. Или заставят доносы безграмотных филёров переписывать?..
Мирский не успел додумать эту интересную мысль. Обостренным слухом уловил: карета простучала по мосту. Ну, значит, приехали? Мирский завозился и хотел вопросительно посмотреть на офицера, но не успел. Вместо того чтобы притормозить, кучер погнал дальше. Ещё полчаса стремительной езды, несколько поворотов, и карета, прогромыхав по булыжнику, остановилась. Офицер открыл дверцу, выскочил первым. Глаза резануло белым: карета проехала под аркой и оказалась в обычном петербургском дворике. Квадрат хмурого неба вверху, карнизы с белыми полосками снега, бесконечно высокие глухие стены, – штукатурка местами облупилась. И весь двор засыпан свежим снегом. Снег был рыхлым, – он ещё падал крупными хлопьями.
Мирский спрыгнул в снег, похожий на вату. И в недоумении стал озираться.
Офицер между тем шагнул к двери чёрного хода, открыл её ключом и сказал:
– Пожалуйте сюда.
Мирский поправил очки, шапку. Вошел в двери и стал подниматься по узкой лестнице. На площадке офицер его догнал.
– Позвольте, – предупредительно сказал он, открывая еще одну дверь.
В полутьме Мирский разглядел узкий проход с лежанкой: проход был перегорожен обыкновенной ситцевой занавеской. За занавеской слабо сияло белое окно.
– Прошу, – жандарм действовал как заведённый, снова слегка подтолкнул Мирского.
Мирский шагнул за занавеску и оказался в неуютной, плохо меблированной комнате. У самого окна, за большим тумбовым письменным столом сидел какой-то немолодой человек. Лицо его трудно было разглядеть, – мешал контровой свет из окна.
– Что ж, господин Мирский, прошу садиться.
Сидевший у окна кивнул жандарму; тот сразу же удалился: негромко скрипнула дверь.
– Ну, поговорим об условии?
– О каком условии? – озираясь, машинально спросил Мирский.
– Да о том самом, голубчик. Или вы полагаете, вас за ясный взор и красивые кудри освободить решили? – мягко и прочувствованно проговорил незнакомец. – Что-то вы расстроились, я вижу. Даже вот стула никак найти не можете…
Мирский тут же обнаружил возле себя стул и, вспыхнув, сел.
Он видел тёмный силуэт человека в штатском, кажется, лысоватого, с великолепными бакенбардами. Окно затянуто льдом, и света совсем мало. Голос… Да, этот голос Мирский уже слышал. Там, в крепости. Только тогда голос был жёстким, командирским.
– Завтра вы выходите на свободу, – сказал незнакомец. – Что вы сделаете прежде всего? Видимо, пойдёте к старым знакомым.
– Это к кому же? – с некоторым вызовом спросил Мирский.
– Да к вашим революционным социалистам-подпольщикам. К господину Михайлову, например, или господину Тихомирову… Они тут, все тут, в Петербурге, не беспокойтесь.
Мирский молчал. Он чувствовал растерянность, и еще – тоску, и предчувствие чего-то плохого. Как тогда, на юге, перед арестом…
Незнакомец медленно положил на стол револьвер. Мирский едва со стула не свалился от неожиданности. В голове мелькнуло: уж не сон ли это? Пригляделся. Револьвер хороший, «смит-вессон». Такие сейчас в «Центральном депо оружия», что на Невском, продают.
– Что это? – выдавил, наконец, Мирский, не выдержав затянувшейся паузы.
– Револьвер, как видите, – тихо проговорил незнакомец. В темноте не видно было – улыбается ли он, шутит ли?
– Зачем?
– Как зачем? Из него стреляют-с, – совсем вкрадчиво сообщил незнакомец и вдруг шумно выдохнул: даже пыль взметнулась со стола.
– И кто же… и в кого будет стрелять? – спросил Мирский, приходя в себя, и понимая, что сейчас многое, очень многое решится. Не только в его ближайшем, – но, возможно, и в самом далёком будущем.
– Вы, – кратко ответил незнакомец. Мирский сглотнул.
– Да в кого же? Или это, так сказать, государственный секрет?
– Никаких секретов от вас, голубчик, у нас нет, – в голосе почувствовалась ядовитая усмешка. – Стрелять надо в самого главного врага революционеров – командира Отдельного корпуса жандармов и начальника Третьего Отделения Собственной Его Величества канцелярии. То есть, в генерал-адъютанта Александра Романовича Дрентельна.
Мирский мигнул. Глаза у него стали размером почти с очковые линзы. Он забылся настолько, что потянулся было к револьверу, но, тут же опомнившись, отдёрнул руку.
– Но это ведь невозможно. После убийства шефа жандармского корпуса Мезенцева… Да меня жандармы разорвут на части!
– А уж это наша забота. Не разорвут, не беспокойтесь. Вы человек с головой, и, насколько я понял, решительный. Сделаете дело, – и исчезнете. Паспорт ваши друзья из подполья вам сделают, а наших жандармов и не в меру ретивых полицейских мы поначалу попридержим.
Мирский раскрыл рот, помотал головой, отчего давно не мытые кудри растрепались, приоткрыв высокий лоб. Потом выдавил:
