- Присаживайтесь, Павел Сергеевич.
- Спасибо, Михаил Касьянович, - капитан налил себе чаю в стакан с подстаканником, и придвинул поближе блюдечко с мёдом. - Всё же не можете привыкнуть к сахару? Это вы зря, уж поверьте специалисту.
- Я разве спорю? - улыбнулся Нечихаев.
Да, капитан Воробьицкий знал, о чём говорил. Будучи одним из энтузиастов выведения сахарной свёклы, он до войны смог составить достойную конкуренцию продукции французских колоний, и в компании ещё пятерых малороссийских промышленников почти монополизировал оптовую торговлю. И при этом опытный офицер, послуживший у самого Суворова по интендантской и квартирмейстерской части, и не имевший нареканий со стороны генералиссимуса.
Что ещё про него сказать? Умён, расчётлив, честен в картах, склонен к философским размышлением за трубкой и хорошим коньяком, богат. Собственно, и в армию из отставки вернулся добровольцем, дабы отличиться, и получить причитающиеся орденоносцу льготы по налогам. Выражал недовольство штабной должностью при французском императоре, поэтому предложенный Нечихаевым прожект принял с воодушевлением.
- Какие-то вопросы, Михаил Касьянович?
- Вот, - на стол перед капитаном лёг плотный конверт. - Доклад лейтенанта Фролова, одного из сопровождающих Бобруйский полк офицеров. Что вы на это скажете?
Пётр Сергеевич достал бумагу, и пробежался взглядом по неровным строчкам. Ну и что в докладе из ряда вон выходящего? Французы постоянно грызутся между собой, и убийство какого-то там Жан-Луи Гастона вряд ли можно назвать выдающимся событием. Рядовых в бывшей императорской гвардии много, и одним больше, одним меньше...
- Но это ещё не всё?
- Да, не всё, - подтвердил Нечихаев, и достал следующий пакет. - А вот доклад лейтенанта Самохина, присланный два дня назад. Обратите внимание на фамилию француза.
Ага, вот это уже серьёзно. Некий Жан-Луи Гастон сообщил русскому офицеру о переданном Наполеону Бонапарту письме, а на следующий день был задушен неизвестными и выброшен за борт. Падение тела в воду заметили часовые на соседнем корабле, так что замаскировать преступление под дезертирство злоумышленникам не удалось.
- Однако...
- Вот именно, - кивнул Нечихаев. - Вы уверены, Павел Сергеевич, что наш почтальон отдал императору именно наше послание, а не какое-либо иное?
Воробьицкий потёр переносицу, что случалось с ним при сильном раздумье:
- А куда ему было деваться? Или пойти под трибунал, что гарантировало верёвку, или согласиться с предложением.
- Не слишком ли легко и быстро согласился?
- У него был выбор? - вопросом на вопрос ответил Павел Сергеевич, и тут же дополнил. - Хотя наша убедительная просьба вполне могла соответствовать его собственным планам. Можно сказать - удачно наложилась на них. Или он действовал по указаниям, а бонапартистский заговор существует независимо от него. Дело тёмное.
- Что будем делать? Через три дня флот выходит в море.
- А если... - Воробьицкий в задумчивости завязал узлом чайную ложку. - Если ненавязчиво посоветовать Наполеону в первую очередь бросить в бой гвардию?
- Бобруйский полк?
- Да, его. Понимаю, что от решения императора ничего не зависит, но выйти с этим предложением на Тучкова он может?
- Может, - согласился Нечихаев. - Но как организовать сей спектакль?
- Мытьём и катаньем, - улыбнулся Павел Сергеевич. - Сейчас же и займусь.
Два часа, проведённые за изучением протоколов допросов и подписанием смертных приговоров, тянулись бесконечно долго, и Наполеон с нетерпением ожидал появления старшего адъютанта. Нетерпение выражалось в бесцельном хождении по кабинету, и в ненавидящих взглядах, бросаемых на злополучную папку с документами. Бросить бы её в огонь!
Опасные бумаги с опасными признаниями. Скорее всего, их подбирали специально, но по ним выходило, что чуть ли не всю "старую гвардию" можно хоть сейчас отправлять на виселицу. Доказательств, свидетельств, показаний очевидцев - более чем достаточно. Да, привыкшие к победам "ворчуны" не церемонились... но это же не повод! Или повод? Царь Павел Петрович вполне способен оставить союзника без наиболее верных и боеспособных частей. Это своих он бережёт, а чужих... десятью тысячами больше, десятью тысячами меньше. Французы всего лишь мелкая монета на кону большой русской игры. Что же делать?
А сохранить людей необходимо, тут вопрос жизни и смерти, как бы ни пафосно звучала избитая фраза. Нет, смерти император не боялся - видеть гибель мечты гораздо страшнее.
Решение пришло одновременно с постучавшим в дверь адъютантом:
- Вы опаздываете, капитан.
В ответ Воробьицкий щёлкнул крышкой карманных часов и покачал головой:
- Ещё одна минута, Ваше Величество. У вас изделие господина Абрама-Луи***? Никогда не доверяйте проходимцам!
(*** Авраам-Луи Бреге)
- Я подписал бумаги, - Бонапарт не стал развивать часовую тему. - Это всё, или ваши трибуналы готовят мне ещё сюрпризы?
- Они работают не покладая рук, Ваше Величество. Государь-император Павел Петрович не может оставить безнаказанными преступления. совершённые против народа и гуманности. Согласитесь, что пролитая невинная кровь взывает к отмщению?
- Ваш император настолько злопамятен, капитан? Неужели ему чуждо милосердие?
Наполеон осторожно, но упорно подводил адъютанта к нужной мысли, и тот оправдал надежды, клюнув на приманку:
- Милосердие нужно заслужить, Ваше Величество. Потом, кровью, подвигом... Да вы и сами можете это увидеть на примере дивизии Красной Гвардии. Вспомните, она когда-то была штрафным батальоном, сформированным из государственных преступников. А что мы видим сейчас? Лучшая и наиболее боеспособная часть Российской Императорской армии, а бывшие штрафники командуют ею. В чинах и орденах, о прошлых же прегрешениях более никто не говорит и не ставит в упрёк.
- Хотел бы я иметь подобную гвардию, - Бонапарт произнёс фразу, и выжидательно посмотрел на Воробьицкого.
- Так всё в ваших руках, Ваше Величество, - с воодушевлением откликнулся капитан. - Предстоит немало горячих дел, и думаю, что найдутся люди, желающие начать жизнь с чистого листа.
- И эти тоже? - император указал на папку с приговорами.
- Увы, - развёл руками Павел Сергеевич, - закон обратной силы не имеет, и осуждённые будут повешены. Вчера.
Наполеон сделал вид, что не заметил многозначительной оговорки, и продолжил:
- Но остальные?
- В каком смысле, Ваше Величество?
- Могу ли я устроить свои штрафные части по российскому образцу, и обещать их солдатам прощение?
- Разве кто-то может помешать вам в этом? - удивился капитан. - Во Франции, слава Богу, монархия, и достаточно издать соответствующий указ. Не думаю, что внутренняя политика Французской Империи нуждается в чьём-то одобрении, кроме вашего.
