Сергей Кутолин - НОВЕЛЛИНО (Опыт рефлексии ситуации)

В саду одуванчики летом цветут,
и в солнечных бликах день ярок и крут,
повсюду одни зеленя, зеленя
баюкают ритмы текущего дня,
купаются в лужах из летних теней,
а дали синеют от черни полей.
И в сердце больном возникает тот звук
от яркого чувства расплавленных мук, –
то нежность исходит от желтых цветов,
заброшенных жизнью забытых садов.
Там где – то когда – то цвели хризантемы,
любви отмирали забытые темы,
но новые души живых поколений
несли хоровод озабоченных пений.

На моем веку случилось много, –
выходил и я когда – то на балкон, –
в звездопаде месяц – недотрога
ятаганом резал небосклон, –
и кусочно – клетчатой Судьбою
жизнь месила, резала порою.
Но в рассветах звуков голубых,
где заря зеленым появлялась,
в нас жила, кипела и страдалась
сердца боль в объятиях литых
сущностей проявленного века,
где во тьме всей жизни человека
радость Духа нам давала свет,
что живёт во мне так много лет.

Тень ночная выходила на порог, –
жизнь моя там куролесила с избытком,
и события казались свитком,
и секунды лились в водосток,
словно песни светлой лиры
в звёздной звени глупости сатиры.
Стихословие дробилось в капли звуков,
и рождалась новая наука
в той стихими зауми умов,
где встает реальность цепи снов,
и в булгаковской феерии событий
жизнь творит тревогу для открытий,
созерцая верность и покой,
что в нас теплится так чувственно порой.

Соловьиные песни пропели
уже в марте живые ручьи,
а в апреле грачи прилетели
и просеялись солнца лучи
по полям, по лесам, по дорогам,
где гнездятся еще недотроги
серебристо сухие сугробы
самой лунной увесистой пробы, –
только плавятся эти бока, –
Солнце смотрит на всё свысока
и в купелях из солнечных ритмов,
и извечности алгоритмов
нам Земля в излиянье свобод
чертит каждому свой небосвод.

Злонамеренно злея в России всё зло,
евроянки лелеют без русских просторы,
но не ведают то, что над ними взошло
желто – черное солнце грозы и раздора,
где уже колосят генотипы войны
без культур и без памяти чьей – то страны.
Хорохорятся этносы чудных прибалтов,
Украины и Грузии слышатся гвалты,
а в Россию течет иностранцев поток
словно грязных помоев речной водосток.
И уже закипает без этносов мир,
и встает, как чума, бескультурья Сатир,
в генетических войнах рождается страх,
и Земля превращается млечностью в прах.

Зардел березняк в ало-синем закате,
на травы ложилась прохлада Земли,
и в сумрачно – мрачном, но звездном наряде,
гулять по низинам туманы пошли.
Душа остывает, но Дух окрыляет,
нет пагубы в сети чудесной небес,
и движутся Судьбы к предвечности Рая,
как шорохи сна в околдованный лес.
А где – то погибли все гейзеры разом,
и снова являются жертвы Земли, –
как нам охватить всё величие глазом,
где Истина – Бон, чьи объятия дли.
Не в этой ли Космоса бели явленье, –
есть чудо, и правда, и смысл, и спасенье?

Под чтение Псалтыри
Земля не спит, а Пасху дверит,
коль Бог Земле опять поверит, –
Она есть Центр из вечной Были,
где оживает и порок,
и счастье смотрится как Рок.
А счастья теплятся плоды, –
никто не хочет сам беды,
и только жизнь – водоворот,
скрепляет новый поворот.
И вот уже движенье мук
даёт уверенность. И звук
в отдельной тверди бытия,
кружит как логика своя.

Чёрные тучи шлеёю шерстятся,
гонит их ветер Судьбы,
прошлые годы во мне серебрятся, –
слышу призывы трубы
той, что к свершениям нового гонит
или в объятиях старого тонет, –
знаю чудесного в логике нет,
но чудеса Духа вечного Свет,
он высветляет из терний мечты, –
прах тех надежд, что безлико пусты.
Звень серебристая тонет в лесах, –
слышишь мелодию в наших сердцах? –
В этом таинственном мире движений
страсти проживших уже поколений.

Стоял закат в объятьях изумрудных,
жизнь колесила многотрудно,
но отдыхала, присмирев,
заката, чувствуя распев.
Вода алела и слезилась,
и в тихой песне разносилась
испепеленная зарница
как вздох на изможденных лицах.
Мгновенье. Тишь. Вода не спит, –
сама с собою говорит,
и обозленная молва
уносит в небыль все слова,
что нас так ярили, язвили,
а мы по жизни зло забыли.

Хоронят Бога по оградам,
по буеракам, пажитям, лесам
и замечают, нету сада
в душе своей. Один бедлам,
хотя и люди хороши,
но нет в них совести души.
И поколения, сменяясь
в завесе огненных всех битв,
не понимают, удивляясь,
зачем нужны часы молитв.
В гомеостазисе из бдений
жизнь обретает смысла дни,
и ритм души стихосложений
укажет нам, где ждут они.

Когда в июле жарит жаром
в жёлто полуденном сиянье,
леса карминовым отваром
усиливают обонянье
грядущей тьмы и бархата небес,
коль даже там таится бес.
Хотя последние трепещут,
но нам ведь явлена свобода
и потому в пределах небосвода
есть путь в единственности вещий, –
в нём Промысел, – коловращений колесо
событий жизни к чуду понесло.
Свобода, Промысел как ять, –
не обойти, не обогнать.

Небоскребы души вырастают
в зеркалах олунённой сном заводи,
мысли жизни страницы листают
словно блики хрустальной наледи,
что по осени в холоде зреют
и от прошлого сатанеют.
В мирозданиях прожитых жизней
как найти мне судьбину твою,
мир живёт в вечно явленной тризне,
там сквозь силы вдруг радость куёт.
Но в сердечности трепета слова
и Судьба и твоя, и моя
в бесконечности встретятся снова
словно вечный напев соловья.

О, подай мне спокойствие Духа
встретить всё, что откроет мне день,
дай усилие воли и слуха,
дай отринуть унынье и лень.
Научи меня Промыслу веры,
дай все трудности с миром принять,
дай по воле Твоей меру меры
моим мыслям и чувствам подать.
Научи меня прямо, разумно
жить достойно в родимой семье,
утомления дней многотрудных
одолеть в нашей милой стране,
в ней надеяться, верить, молиться
и прощать, и терпеть, и… не спиться.