смачно приложившись к нему губами, трижды размашисто перекрестился.
— Тебе, сотник Евстафий Зернин, верю! — У меня даже защемило в груди от волнения, как в тот день, когда я впервые стоял в строю, принимая красноармейскую присягу. Вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, повинуясь внезапному порыву, шагнул к сотнику и по-русски троекратно расцеловал в обе щеки. Оставив совершенно обалделого мужика, точно так же «осчастливил» каждого из пятерых рядовых стрельцов.
Не понял… Это что — мой «реципиент» такой сентиментальный? Но я ведь не почувствовал перехвата управления телом с его стороны! Или наши «души» потихоньку начинают соединяться? Да ну, не может такого быть! Хотя… То, что я, вернее, моё сознание, каким-то образом находится в теле целого царя — или самозванца в роли царя, сейчас не важно — в Кремле начала семнадцатого столетия — такое тоже считается невозможным! Так что посмотрим…
Офонаревшие стрельцы, осознав, что вот сейчас были по-братски обласканы венценосцем, помазанником Божьим, Великая, Малая и Белая Руси самодержцем и что там ещё по списку, — дружно повалились на колени и принялись бить поклоны, креститься и громогласно уверять, что теперь за меня порвут на мелкие тряпочки любую сволочь, которая посмеет хотя бы косо глянуть в сторону Великого Государя.
— Ну, довольно, довольно! Верю вам, всем верю! — Я с некоторой натугой поднял бывшего десятника с колен, правда, он попытался, было, вновь грохнуться. Пришлось удержать силой.
— Сотник! Кому сказал: стоять! И подними своих людей. Хотел пищали снарядить, так снаряжай, живо! …Так до ночи прокланяетесь, а нам в слободу надо, запамятовал?
— Не вели казнить, Великий Государь! Винен! Сей миг всё исполню!
С полминуты понадобилось, чтобы моё маленькое войско вновь выстроилось. Теперь мужиков было не узнать: с лиц пропала та тень страха, которая часто овладевает даже лично храбрыми людьми после проигранного боя и отступления, когда приходится бросать тела павших товарищей и их оружие, спасая знамя, без которого полк — не полк, а просто толпа людей с винтовками. Сегодня таким знаменем был я, вернее, царь Дмитрий. Знаменем не одного только полка, а всей Руси. И даже если он — Лже-Дмитрий, то этим людям всё равно. Для них-то это — единственный «настоящий», законный Государь Всея Руси. Когда-то, только выйдя на пенсию, я несколько раз прочёл пушкинского «Бориса Годунова». В памяти отложился финал, когда на амвон поднимается какой-то мужик, призывая людей: «Народ, народ! В Кремль! В царские палаты! Ступай вязать Борисова щенка!» Народ несётся с криками: «Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий! Да гибнет род Бориса Годунова!». Да, кровь уже пролилась тогда, чтобы посадить на русский престол этого человека. Не знаю, самозванец ли он, или, действительно, потомок русских государей: общеупотребительную версию истории всегда переписывают в угоду правящей власти. «Свидомиты» и «демократы» переписывали историю СССР, хрущёвцы перелицовывали историю сталинской эпохи, при Сталине затирали строчки о Троцком и разных прочих эсерах с анархистами, с которыми товарищ Коба когда-то вместе делал революцию. Троцкисты всячески обливали грязью империю последних Романовых, те, в свою очередь, клеймили «тёмной, не просвещённой, не европейской» допетровскую Русь… Так почему мы должны верить, что занявшие царский трон Романовы не постарались оклеветать своих предшественников, особенно вероятного легитимного, как пишут в газетах, наследника рода Рюриковичей? Я в этом смысле не доверяю на слово никому.
Но даже если данный Дмитрий — всё-таки «Лже-», то, в конце концов, раз уж получилось так, что моя «душа» оказалась в этом теле, надо постараться, чтоб кровь, которая уже пролилась и которая ещё прольётся, чтобы спасти именно его — не оказалась напрасной.
Пока я стоял, погружённый в свои мысли, сотник руководил перезарядкой пищалей. Не сравнить с трёхлинейкой! Там-то просто: открываешь болтовой затвор, как у нас говорили, «стебель-гребень-рукоятка», в пазы вставляешь снаряжённую обойму на пять патронов, пальцем загоняешь патроны в магазин, подаёшь затвор вперёд с доворотом рукояти, пустая железячка скидывается, и ставишь винтарь на предохранитель. И всё, милое дело!
А тут всё не то: медленно, размеренно, под команду старшего:
— Пищаль шуйцею имай, дуло вздень! Десницей с курка фитиль — сойми! Фитиль в колпак суй! Десницей под полкой берись, ко рту поднесь! В полку — дунь! Пищаль, как было, — опусти! Натрусник — бери, на полку сыпь! Пищаль поколоти! Полку перстами — закрой! Пищаль стряси! Ко рту поднесь! В покрышку — дунь! Левой — шагай! Пищаль ввысь вздыми, прямо от себя простри! Правой — ступай, пищаль наземь — ставь! Шуйцей держи, десницею зарядец с берендейки имай! Кровельку за зарядцем спихни, да открой! Зелье в пищаль ссыпь! Пульку закати! Пыжа на пульку суй! Десницею забойник вынай — и един, и другий, и — третий дёрг! Забойник о серёдке имай, и обороти его, и в пояс упри. Десницу вниз подвинь, за конец имай! Забойник в ствол — воткни, пульку забей — и един, и другий, и — третий толок! Забойник выдерни, на место воткни! Пищаль под полкою имай, да прямо держи! К десной стороне поднесь! Пищаль на плечо — вскинь! Правою ногой вперёд ступай!
Да с таким раздельным заряжанием в бою — хорошо, если один залп успеешь сделать, пока к тебе конница не доскачет! Стреляют-то здешние карамультуки не сказать, чтобы далеко. Ну, по пехоте атакующей и два-три раза пальнуть можно, а там уж и рукопашная. Не люблю я рукопашных: довелось в своё время… Хотя тогда атаковали мы, а не нас. «Отечественная война» первой степени у меня как раз за такой бой. Когда мы в конном строю ухитрились наскочить на румынский батальон, сопровождающий какой-то их удирающий штаб. Отступать было нельзя: положили бы всех нас из пулемётов. Вот и пришлось с ходу врубаться в них на шашки.
Так что повезло нам, считаю, что мятежники не кинулись на нас после перестрелки у царских палат. Видно, командира их голосистого кто-то из моих бойцов всё же пулей «приголубил», а у остальных тямы не хватило своей шкурой рисковать: смять бы нас смяли, так ведь царские стрельцы — профессиональные воины, да все при пищалях да при саблях: покрошили бы не одного нападавшего.
Когда отряд восстановил свою боеспособность, мы продолжили своё отступление. Вероятно, мятежников было не слишком много, две-три сотни от силы. Они, вместо того, чтобы захватывать ключевые точки Москвы, видимо, предпочли заниматься грабежом в царских палатах. Иначе чем объяснить, что, когда мы добрались к квадратной Тайницкой башне, стрельцы тамошнего караульного десятка были совершенно удивлены известиями о происходящем в центре Кремля. Нет, они, конечно, слышали выстрелы. Но
