увидел и Сакса. Он поймал его взгляд и грустно ему улыбнулся. Сакс поспешил отвернуться. Тогда Сайман под скандирование своего имени встал за трибуну и энергично помахал толпе.
Оказалось, что вся армия «воды» представляла из себя всего полторы – две сотни сомнительного качества бойцов. Впрочем, размеры армии компенсировались неуемным энтузиазмом ее солдат. По атмосфере мероприятие мало походило на начало военных действий. Здесь не витал серьезный и мрачный дух войны с налетом холодящего страха, от которого немеет душа, попеременно меняющегося на состояние отчаянной горячки, храбрящегося задора, который присущ времени, непосредственно предшествующему любой битве. Тут же было иначе. Личный состав был весел и непосредственен. Это больше походило на студенческий выпускной. Было видно, что крысы рады своей участи. Рады были, что смогли, наконец, превратиться из изгоев общества в героев, даже ценой собственных жизней. Они радовались, что их жизни до сих пор бесцельные, полные тоски и самоедства по поводу собственной неполноценности и греховности перед миром (который сам их в этом и убедил). Теперь они, благодаря счастливому случаю, смогли снискать наконец долгожданное одобрение и уважение «определяющего» большинства. И пусть они этого не увидят, но они умрут с мыслью об этом, которая целительным елеем покроет их больные, многострадальные души. Они будут искуплены. И будут вечно жить как герои в умах будущих поколений. В очередной раз Сайман испытал острую, жалящую душу жалость к этим несчастным крысам. Но видом никак не показал. Вместо этого он дружелюбно улыбнулся и приветственно поднял руку над трибуной. С другой стороны, им в отличие от Саймана было сейчас хорошо, легко и просто. И так будет до самого конца. Не это ли успех?
А там, за последней чертой, разбор полетов не ведется. И кто в итоге остался в дураках, не имеет значения, потому как вне зависимости от качества прожитой жизни в дураках все равно остаются всё, хотя бы потому, что первоначально угораздило вообще появиться на свет. Поэтому получалось, что это они должны пожалеть Саймана, так как он уже знал, что дурак, и с этим знанием ему и суждено умереть. Но никто не собирался его жалеть, как и он не собирался никого жалеть. Как вообще никто и никого на самом деле не жалеет в этом мире. А сокрушаются лишь по собственным мотивам, даже получая извращенное удовольствие от этого или же просто для поднятия самооценки. Все-таки прав был Сакс, когда говорил, что все нужно делать только для себя. Не потому что чрезмерный эгоизм – это хорошо, нет. А по тому простому факту, что любая крыса в принципе не может делать что-то не в своих интересах. Любая, бескорыстная на первый взгляд помощь на самом деле и в первую очередь – акт самоублажения собственного эго, а уж только потом идут все эти больные, голодающие и нуждающиеся. Мы помогаем другим, только потому, что делаем счастливее именно себя. Даже если на первый взгляд так не кажется. Стоит взглянуть лишь на этих «счастливцев» ровными рядами, стоящих перед ним, отдавших все, что есть, ради удовлетворения своего ума. Они сделали это добровольно, и в этом ключе их действительно можно назвать свободными крысами, как и всех нас. Ведь мы никогда не делаем ничего, чего не хотим. И это может звучать абсурдно и нелепо, но это чистейшая правда. Это понимал Маркс-Смитт, это теперь понимал и Сайман Куцехвост. Жаль, что ему от этого знания нисколько не легче. Потому что Сайман еще знал, что никто не свободен в первую очередь от себя самого, а это самое страшное, тотальное и унизительное рабство из всех возможных. Потому-то древние говорили о том, что в первую очередь нужно отречься от себя, чтобы обрести свободу. Так оно, наверное, и есть, вот только теперь Сайману было не до того. У него было мало времени и еще полно очень даже материальных дел.
– Слава крысиной конфедерации! Слава обществу свободных крыс! Мы родились свободными по праву, но сегодня тот день, когда мы станем свободными по духу и по заслугам! Да возрадуется Духовная Крыса и примет нас как равных в чертогах разума своего, где будем одним единым во все века!
– Слава! Слава! Слава!… – единодушно вторила толпа.
«Порой на меня накатывает. Какая-то тоска, напополам с тошнотой. Вдруг становится противно и, что самое паскудное, совершенно бессмысленно жить. И все говно, что за годы жизни успело осесть налетом по стенкам души, вдруг становится невыносимо тяжелым, целыми шмотками отрываясь и падая вниз, туда, где в глубине, на самом донышке, еще осталось что-то чистое и светлое, опускаясь куда каловые массы очерняют и разбавляют собой не только это самое чистое и светлое, но даже последнюю память об этом. И потому кажется, что всю жизнь только тем и занимался, что творил зло и подлость, и ничего доброго не было. И хоть точно знаешь, что это хорошее и плохое – все одна херня и что всем не угодишь по – любому, все равно тоскуешь и скулишь, интуитивно грезишь и ищешь чего-то такого, что без исключения будет хорошим для всех и каждого. И думаешь так – вот, это точно будет ништяк, потому как всем нужно и легче от этого жить. И стараешься, мучаешься, но делаешь. Сделал. Предвкушаешь общую радость и благодарность душевную. А потом как взглянешь на эти рожи дурные, одни из которых с недовольством глядят, другие – с безразличием, а третьи – и вовсе все старое воротить желают. И ты уже виноват перед ними и за все им должен теперь за все благо твое. Теперь хуже черта тебя держат. И тогда сразу вся тоска пропадает, и тошнота уходит. И только злоба одна. Зарок себе даешь, со скотом по-скотски вести себя, потому что им все одно, всегда плохо и всегда мало будет и чего хотят не знают, потому так и живут. А спросишь, говорят – хотим жить по-крысиному. А значит это, что хотят сладко жрать и спать и дурить без меры. И чем жизнь лучше у таких, тем больше этой дури, саморазрушения. И не напастись на них ресурсов и благ крысиных, потому что все одно переходит в безумие и спускается на ветер. Потому и держать их нужно в стойлах и кормить из общего корыта, влево в вправо не давать смотреть. Скулить при том будут в таких же объемах, как и прежде, а то и меньше. И всегда думай о себе лучше. Не делайся должным никому, но старайся, чтобы все оказались обязаны тебе. Заставь себя уважать и бояться, тем паче сам себя. Говна внутри тебя не убавится, но жить все же станет проще и веселее»
«PS: А коль скоро снова накатит тоска, перечитай дважды»
Заметка из ежедневника Арчибальда Сакса
После выступления, которое, кстати, прошло на «отлично» (боевой дух с просто высокого поднялся до пиковой точки, на волне которой солдат приобретал абсолютное бесстрашие и преданность, и что самое главное – не задумывался уже ни над какими приказами). Сайман еще какое-то время пробыл за трибуной, после чего его достаточно бесцеремонно увели, и его место занял какой-то другой оратор. Те же два здоровяка под руки отвели его обратно в тот же кабинет, в котором он был заперт до этого. Так в одиночестве и неопределенности он провел следующий час, вспоминая короткое детство, службу в разведке и старика Мао.
«Вот если бы его тогда не размазал булыжник, то сейчас он точно слег бы с сердцем, увидев, что творится вокруг», – думал Сайман. Он вспомнил старика, его добрые поучения, абсолютно правильные, но совершенно
неподходящие и неосуществимые в условиях суровой реальности.
Вдруг дверь в кабинет широко открылась, и внутрь вошел уже знакомый Сайману персонаж. Впрочем, меньше всех он ожидал сейчас увидеть именно его. А точнее ее. Неспешным, уверенным шагом к нему подошла Лариса, та самая красотка, неизвестного рода занятий, которая так ловко помогла составить антикризисный план для комитета обороны. Она села напротив Саймана и некоторое время молча вглядывалась в его изумление лицо.
– Мы с вами уже встречались, мистер Куцехвост, если помните, но не имели тогда возможности поговорить лично. А вот теперь для этого самое время. Если вы вдруг запамятовали, меня зовут Лариса Хари-мата, и я являюсь специалистом особых внутренних поручений при государственном аппарате. Вообще я частный наемник, официально нигде не числюсь и не закреплена
