Генриетта ручкой, и мы вышли.
Спустились по чёрной лестнице. Молчим, девушка каблуками топает. Я только хотел спросить — чего Альвиния на квартире не осталась? А она обхватила меня руками — как только что Генриетта, и говорит, отчаянно так:
— Не оставляйте меня, Дмитрий Александрович! Иначе мне смерть!
Да что ж такое-то! И этой смерть! И эта на шею вешается...
Нет, я конечно не против, чтобы на меня девушки вешались. Особенно красотки эльвийских кровей. Но тут другое что-то.
— Альвиния, — говорю. — Мне на службу надо. У меня гоблин в подвале допроса ждёт. Меня начальник без ножа зарежет...
— А меня взаправду убьют! — и руками цепляется за шинель.
Взял я её за плечи, встряхнул хорошенько. Ещё женской истерики мне не хватало.
— Кто?
Всхлипнула она, поморгала, отдышалась. Говорит:
— Я же собакой была.
— И что?
— Как — что? Сказано, что это моё тело в лесу нашли. Я слышала, вы на вокзале говорили — так нарочно сделано. Что будто это меня убили — вместо той, другой.
А, ну да. Говорил. Это эльфы местные придумали, чтоб скандал замять — свой, эльфийский. Превратили девушку в собаку. И бегала бы она до сих пор на четырёх лапах, если бы не Димка Найдёнов, стажёр сыскной полиции. Который каждой дырке затычка.
— Но теперь-то ты не собака...
— Да! Очнитесь наконец, Дмитрий!
Блин, дошло... Ну я и дурак. Раньше не сообразил. Покойница воскресла, а не должна была. И все это видели, кому надо. Эльфы, местный босс мафии Рыбак, все.
И что делать теперь?
— Что же мне теперь, — говорю, — за ручку тебя водить? Превратить обратно в собаку? Колдовать я не умею.
— Не знаю! Я вам помогла, слова ваши подтвердила. Помогите и вы мне. Возьмите меня на службу. Вам нужен секретарь? Я могу писать, считать, бумаги подавать. Чай заваривать. Я хорошо чай завариваю...
Ага, мне только секретарей заводить. Стажёру. Нет, шеф конечно обещал документы на повышение сделать, как время будет. Считай, я уже офицер, только без погон. Но личная секретарша — это уже перебор.
Девушка вцепилась в меня, вся дрожит — не оторвёшь. На нас уже прохожие оборачиваться стали.
— Я в участок, на допрос, — говорю. — Хочешь, иди со мной. Кабинет мне подметёшь для начала. А там что-нибудь придумаем.
***
На входе меня давешний полицейский окликнул.
— Господин стажёр, к начальнику бегите. Его благородие велели, как появитесь, сразу к нему в кабинет.
— Понял, — отвечаю. — Мой арестант на месте?
— На месте арестант. Что ему сделается?
Кивнул я, и в подвал бегом. Пока Бургачёв узнает, что я здесь, надо хоть каплю информации из папаши-гоблина выжать. И так кучу времени на девчонок потерял.
Способ надо испробовать, где я спрашиваю — гоблин моргает. Один раз — да, два раза — нет. Или кивает, мычит, сморкается — что угодно. Не зря же он на меня бросился, когда я это предложил. Вот и проверим.
Взял я ключи от подвала, взял с собой полицейского покрепче — на всякий случай. Мало ли что.
Подвальчик так себе, цокольный этаж. Крохотные окошки над самой землёй, холодно, воняет чем-то. Спустился я по ступенькам, за мной полицейский топает.
На лавке в углу гоблин лежит, в калачик свернулся. Ясное дело, холодно. И башка, небось, трещит после удара прикладом.
— Вставайте, — говорю, — арестованный! Пора на допрос.
Полицейский его потряс — ноль внимания. Потряс ещё, гоблин на спину завалился. Глаза открыты, один зрачок круглый, зеленью отливает, другой чёрный, во весь глаз... а из глаза что-то торчит...
Чёрт!!
— Ваше благородие, он кажись помер, — сказал полицейский.
Спасибо, капитан очевидность. Наклонился я над телом, вижу — точно. Глазница кровью залита, в темноте кажется чёрной. Из центра глаза торчит что-то. Недлинное, в палец, и тонкое. Правая рука откинута, пальцы скрючены, на пальцах — кровь.
— Лампу! — рявкнул я. — Света сюда, побольше! Одна нога здесь — другая там!
Полицейский загремел сапожищами вверх по лестнице. А я рядом с телом остался. Вот же гадство! Да как так-то?!
Надо тело пощупать, на предмет трупного окоченения. Пытаюсь вспомнить, когда оно наступает. В сериалах же наверняка говорили.
Одежда вроде в порядке, хотя после драки в кабинете точно не скажешь. Мы же там по полу катались, и по ушам я ему надавал. Про шишку на затылке уж молчу. Так что если его приголубил кто, поди теперь отличи...
Неужто сам убился? Это как же надо отчаяться, чтобы себя в глаз пырнуть?
Приложил ему пальцы к шее, где пульс. Глупо, конечно, но всё поверить не могу, что так вышло. Пульса нет, ясен день.
Пошевелил — вроде не окоченел ещё. Кожа холодная, но кто их, гоблинов, разберёт? Может, у них температура не такая, как у людей.
Протянул я руку и тронул кончик этой штуки, что у гоблина из глаза торчит.
Руку вдруг судорогой скрутило. Сильно так, аж до плеча онемела. Ледяной ветер просвистел надо мной и через меня. По плечам неслышно царапнули кошачьи когти.
На пол у моих ног спрыгнул призрачный кот величиной с маленькую рысь.
Талисман!
Котя потёрся об мою ногу, распушил хвост — синие искры так и запрыгали по шерсти. Покрутился возле меня и запрыгнул на лавку, где лежал мёртвый гоблин. Прошёл по мёртвому телу — одежда не примялась — обнюхал руку с окровавленными пальцами. Вытянул шею и поводил усами над лицом. Заурчал, задёргал хвостом.
— Котя, — говорю. — Что там?
Погладил Талисмана по вздыбленной шёрстке на спине. Пальцы как током ударило.
Я замер. Подвал осветился синим светом. Вот отворилась дверь, в подвал вошли. Бледные силуэты людей, как синие призраки. Вижу, вниз по ступенькам проволокли пожилого гоблина. Вот этого, что лежит сейчас мертвее мёртвого. Полицейские бросили его на пол и ушли. Кто они, точно не распознать — видно всё, как в плохой записи.
Да это и есть запись! Это же было! Когда я велел гоблина в подвал отвести — несколько часов назад.
Гоблин полежал на полу. Потом поднялся кое-как, залез на лавку. За голову схватился, сидит, покачивается. Потом лёг, поворочался, затих.
Потом «запись» скакнула. Гоблин на лавке сидит, над ним кто-то стоит. Не понять кто, но вроде мужчина. Рты открываются, значит, разговаривают. Гоблин головой качает, вроде
