— Это и есть гром? — спросил султан недоверчиво.
— Да.
— Что он может?
— Разнести в клочья нас с тобой и все, что есть в шатре, а также убить людей, что стоят за пологом.
— Почему ты взял его с собой?
— На случай, если ты решишь не отпускать меня живым. Ты ведь думал об этом, султан, не так ли?
«Он действительно опасен!» — понял Саладин, но не ответил на вопрос.
— Твой гром мог попасть в наши руки, — сказал он. — Он и сейчас у меня в руке.
— Что из того? Ты можешь резать этот брусок ножом, рубить саблей или топором. Ничего не случится. Ты можешь бросить его в воду, и он утонет. Бросишь в огонь, и он сгорит. Привести в действие гром может только знающий человек. Этому не трудно научить, но изготовить такое вещество не сможет никто под луной. Ни в Сахеле, ни в Европе.
— Но ты смог?
— Нас с тобой, султан, разделяют не только расстояния, но и века человеческой истории. Пройдет много-много лет, прежде чем люди научатся делать гром. Для этого понадобятся не только знания, но и машины, которых здесь не создать. И не нужно. В нашем времени в войнах гибнут не тысячи, а миллионы. Но мы хоть научились защищаться. Если гром дать вам, то люди в твоем времени просто перебьют друг друга, тогда в моем времени будет некому жить. Мы ведь ваши потомки… Теперь ты понял, почему я хочу вернуться домой? Я и мои друзья и без того задержались в твоем мире, султан!
Козма протянул руку и забрал свой брусок. Саладин заметил, что перед тем, как сунуть его обратно в сумку, Козма вставил в него какую-то странную палочку. И внезапно понял, что гость не перепил вина, не повредился в уме, и даже не шутил. То, что сказал Козма, было невероятно. Но Саладину было много лет, и он много видел. Настолько, что перестал удивляться. Истинно верующего чудеса не удивляют. Пророк Мухаммед живым вознесся на небо, и это истина для любого правоверного. Аллах может поразить любого, и этому никто не удивится. Слова франка можно принять за бессвязную речь умалишенного, если забыть, как вчера невиданный гром разнес в щепу щиты и лестницы…
— Ты заберешь Зародьяра с собой?
— Каждый должен жить в своем времени, султан. Зародьяр останется здесь, возможно вам еще придется воевать. Хотя это бессмысленно.
— Почему?
— Ты отобрал Сахель у христиан, и он навсегда останется у правоверных. Будут войны, крестовые походы, даже Иерусалим на некоторое время придется вернуть, но христианского королевства здесь больше не появится.
— Ты знаешь это наверняка?
— У нас этому учат детей. Это история, султан.
— Дети христиан будут знать Саладина?
— Еще как! Благородного героя, мусульманского рыцаря, держащего свое слово! Я и пришел сюда только затем, чтобы взглянуть на тебя. Не мог упустить случай…
Саладин испытывал странное чувство. Невероятность того, что он сейчас услышал, мешалась в голове с радостью оттого, что услыхал. Он не знал, что говорить и делать, а совета спросить было не у кого.
— Мне пора, султан! — сказал Козма, вставая. — Благодарю за угощение. Еда была вкусной, вино — замечательное.
— Я велю дать тебе с собой кувшин, — машинально ответил Саладин, тоже поднимаясь с подушек и делая знак слуге.
— Что ты скажешь на прощание? — спросил Козма.
— Я с удовольствием позволю тебе и твоим друзьям уйти, — улыбнулся Саладин. — Но я султан правоверных и могу обещать защиту только на своих землях. Азни принадлежит христианам…
— Ты не прав.
Саладин удивленно посмотрел на гостя.
— Владелица этих земель, Алиенора д'Азни, недавно приняла вашу веру.
— Почему?
— Вышла замуж за правоверного.
— Кто ее муж?
— Алиенора снова овдовела. Ее новый супруг поторопился захватить замок…
— Жаль. Я бы сделал его эмиром. Тогда мы расстались б с тобой друзьями.
— Алиенора жива.
— У правоверных женщина не может стать эмиром. Женщины слабы духом, могут передумать. Например, возвратиться в христианство. Ваши муллы легко даруют такой грех. Мы — нет. Если правоверный меняет веру, а затем попадает мне в плен, я велю его казнить.
— Я запомню это, — сказал Козма, кланяясь.
— Приходи в гости! — тихо сказал Саладин. — Здесь тебе рады. Мой шатер недалеко от замка.
— Грех не принять такое приглашение, — ответил Козма, прикладывая руку к груди…
После ухода гостя Саладин прилег на подушки, и погрузился в размышления. Аль-Адил было заглянул за полог, но султан легким движением руки дал знать, что его следует оставить в покое…
Ярукташ отпил из чаши и закатил глаза, перекатывая вино во рту, лицо его просияло.
— Это чудесное вино, рыцарь! Изысканное! Оно ласкает небо и окутывает язык неземным ароматом! Никогда не пил такого!
— Саладин сказал: подарок императора ромеев.
— Саладину можно верить! Ты понравился ему, рыцарь, раз он не пожалел для тебя вина из подвалов константинопольского дворца. Это честь!
— Охотно поделюсь! — сказал Козма, вновь наполняя чашу евнуха.
— Но почему-то не угостил своих друзей? Почему зазвал меня к себе, и мы пьем это несравненное вино вдвоем?
— Мои друзья не оценят этот вкус.
— Ты прав, рыцарь! — вздохнул Ярукташ. — У тебя замечательные друзья: умные, веселые и отважные. Но пьют такую дрянь! Как можно требовать к столу сикер, когда подвалы Азни полны вина! Пусть не такого изысканного, как императорское, но в сравнении с пойлом для простолюдинов…
— Мои друзья — воины и привыкли к крепким напиткам.
— Они лишают себя многого. Жизнь человека на земле так коротка! Надо успеть насладиться каждым ее проявлением! Будет не горько умирать, когда придет твой час.
— Ты эпикуреец, Ярукташ!
— Я знаком с учением Эпикура. У старого бека, которому меня продали, было много книг. Грек был прав: надо радовать жизни!
— Тогда насладимся! — предложил Козма, поднимая кубок.
— Скажи мне, рыцарь! — сказал Ярукташ, ставя пустую чашу на стол. — Ты ведь зазвал меня к себе вовсе не затем, чтоб угостить чудным вином. Я благодарен тебе за честь, но не стоит тайным заботам портить вкус благородного напитка. Говори!
— Когда в Масличном ущелье ты просил о моем покровительстве, то обещал познакомить с местными нравами и обычаями. Хоть ты уже не пленник…
— Тебе нужен совет?
— Почему Саладин не уходит?
— Сахель подумает, что султан испугался. Поэтому Саладин будет стоять под стенами.
— Как долго?
— Пока мамлюки не заропщут. Тогда султан сделает вид, что прислушался к голосу воинов, которые голодают, оборваны, истомились. И Сахель по-прежнему будет считать Саладина бесстрашным.
