– Седины убелили твои волосы, а тяжкий труд согнул твою спину, но купцы, старейшины и имамы не сумели отобрать у тебя твой острый ум, уважаемый. И ты необычайно мудро ответил, за что тебе низкий поклон. – Убайдулла, прижав руку к груди, склонял голову перед стариком и тут же продолжал:
– Неважно, какое из мест каждый из вас считает более святым [151] , ибо все вы истинные правоверные, у которых достаточно разума, чтобы прислушаться к пророческим словам, а значит – братья. Скажу об ином. По известному поверью, мы пересекаем этот мост, сидя на спине животного, принесенного в жертву, но никому не ведомо, удастся ли преодолеть его. Однако я знаю способ, который позволит сделать это наверняка. Животное глупо, пройти через мост надо, сидя на спине человека неправедного и лживого. Готовы ли братья принести эту жертву всеслышащему?!
Горящий взгляд проповедника впивался в самую душу каждого из его слушателей, завораживая людей, полностью подчиняя их своей воле, и в то же время вдохновляя на великие дела и вселяя уверенность, что все будет хорошо.
Ни глава города – старый Рашид ибн Абд ал-Ма-лик, ни прочие старейшины, убаюканные внешним спокойствием и увлеченные подсчетом торговых прибылей, как-то не заметили первоначального этапа этих проповедей, когда можно было что-то исправить. Когда очнулись – стало уже поздно.
В то время, как Вячеслав был уже в Крыму, в символическую ночь фатху мекка [152] проповедник вопросил, готовы ли они очистить свой родной город Темир-Капи [153] от нечестивцев, разжиревших на их горе и бедах, точно так же, как в эту же самую ночь на восьмом году хиджры [154] был очищен от идолов главный храм Мекки – священная Кааба? Единодушное молчание было самым красноречивым ответом. Ядовитые зерна ненависти взошли в людских сердцах, и они готовы были на все.
Вот только многие мекканцы в тот день стали мусульманами, а теперь многим дербентцам предстояло стать жертвами.
Чтобы усилить впечатление и добавить символики, о сроках начала восстания Убейдулла сообщил не сразу, а через неделю, в ночь лейлят аль-кадр [155] , то есть «ночь предопределений». Он сказал, что сам Джабраил [156] передал ему повеление аллаха принести великую жертву всемогущему в день уразабайрам [157] . А помогать истинно верующим прилетит Азраил [158] .
Кроме того, он заявил, что теперь пришла пора открыться и ему самому. Оказывается, он не просто бродячий проповедник, желающий людям счастья, но принадлежит к старинному роду, который еще сто лет назад правил далеко отсюда по законам справедливости, добра и блага. Поэтому его предков свергли, и с тех самых пор они были вынуждены скитаться по земле, не находя нигде приюта.
Обычно в первый день ураза-байрама, да и в последующие тоже, люди побогаче резали скотину. Она приносилась в качестве жертвы, очищающей мусульманина от грехов. На этот раз случилось то, что должно было случиться, – жертвой стали люди.
Убейдулла, верный заветам первых мутазилитов, не щадил ни иудеев, ни буддистов, ни даосистов, ни христиан, ни своих же мусульман [159] . В городе началась великая резня. Из купцов уцелели лишь немногие, успевшие добраться до своих кораблей и немедленно отплыть из этого страшного места.
Имамы и муллы не дождались в тот день своих фитр [160] . Точнее, они были поднесены, но в виде ножей и острых сабель.
– Это ислам вероломства, подкупа и лжи! – горланили опьяненные кровью люди, громя медресе.
– Это те, кто сеял в наших сердцах нечистоты обмана! – и седых стариков-мулл кидали в костер, ярко пылавший на площади.
– Это те, кто пьет из нас кровь и заставляет нас угождать им и кланяться! – и следом за ними наступала очередь купцов.
Если бы воины сохранили верность властям, возможно, с бунтом и удалось бы справиться, но Убейдулла был умен. Именно их он в первую очередь одурманил сладкими речами, и именно они составили основную силу нападавших.
Спасения не было нигде. Даже те, кто успел укрыться в соборной мечети или в бывшей резиденции наместника Сасанидов, получили лишь временную отсрочку.
Часть жителей попыталась прорваться через крепостные ворота, но и Кырхляр-Капы [161] , и Орта-Капы [162] были закрыты, а отряды угрюмых воинов, стоящие возле них, не позволяли усомниться в дальнейших намерениях бунтовщиков.
К тому времени, когда Вячеслав расположился у стен Дербента, некогда скромный проповедник успел назначить себя эмиром ал-умара [163] и распоряжался в городе как полновластный единоличный правитель.
Никто не смел сказать поперек ни слова – это было слишком опасно.
Прекрасно понимая, что Убейдулла сейчас находится на пике своей власти, воевода продолжал медлить, не решаясь идти на кровопролитный штурм, расположив оставшиеся у него полки в версте от города.
Самый лучший, во всяком случае бескровный вариант – взять город на измор – отпадал сразу. Для этого необходимо окружить его полностью, а как это сделать, если от главной цитадели Нарын-Кала тянутся до самого моря сразу две параллельные стены и южная сторона целиком свободна.
Можно было бы попытаться выкупить у купца-рассказчика часть его товаров вместе с кораблями, чтобы высадить десант на южную сторону, но Вячеслав об этом как-то сразу не сообразил, а потом было поздно – тот ушел вверх к устью Волги. К тому же, поразмыслив, воевода пришел к выводу, что блокировать город полностью все равно не получится. Оставались горы, которые не оцепишь.
Попытка взять город со стороны моря была бы тоже обречена на провал. Дело в том, что нежилая приморская часть, заключенная между двух стен, была некогда отсечена еще одной стеной-перемычкой, параллельной морскому берегу и создающей для штурма весьма неприятное препятствие.
Тем более что спецназ мог бесшумно вскарабкаться на стены и вырезать часовых лишь при их обычной, если можно так выразиться, стандартной степени бдительности. Теперь же не только влезть на стены, но и незаметно приблизиться к ним представлялось архисложным.
Как назло, еще один торговец, проплывавший мимо Дербента на север, сообщил Вячеславу, что о беде, постигшей этот город, уже прознали в самой Шемахе – столице Северного Азербайджана. Теперь ширваншах Фарибурз III спешно собирает войска, чтобы покарать обезумевших и отомстить за своих купцов, которые погибли в городе во время резни.
После дотошных расспросов воевода выяснил, что эта угроза нешуточная, так как ширваншах в состоянии выставить несколько десятков тысяч одной только конницы. Разумеется, что-то купец преувеличивал. Но в любом случае это сила, с которой нужно считаться.
