Зашелся криком Лютя, заорал, слюной брызгая:
— Врешь!!! Врешь все, клятый волхв!!! Сколь есть Перун да Сварог, не бывало такого!! Князи от конинга великого род свой ведут, а вои — от дружины его!!
— Откуда ж тот конинг взялся? С неба упал, что ли?
Не силен Лютя в мудреных сказках, потому и смутился чуть, и кричать перестал:
— Ну… Про то любой отрок в дружине ведает: конинг сей от полночи пришел — от воды, где земля кончается! Как звали, тока, запамятовал…
Задумался воин, затылок поскреб и вдруг… откинулся к стене и захохотал, топая ногами и хлопая себя по ляжкам! Отсмеялся, слезу утер рукавом:
— Ой, не могу! Ой, уморил! Ну распотешил, бродяжка!..
— Чего ржешь-то? Дурак, что ли? Что я смешного сказал?! — насупился примак.
Лютя даже обидеться забыл:
— Тока представил я, како смерды на конях скачут да мечами рубятся! Ой, не могу!
— Да что ж такого? Или смерды не люди? Вы же на одном языке говорите, одних богов знаете, одни и те же бабы вас рожают!
— Ну и дурной же ты, бродяжка! Совсем, видать, умом повредился! Это смерды-то люди?! Это мразь-то ползучая?! И бабы… Чо бабы-то? Ну дурак! Их дело — рoдить! Иль не ведаешь? От князя князь рoдится, от воя дружинного — вой, вестимо!
— Так ты же здесь всех девок и молодух, каких Рутич с собой не угнал, перетрахал. То-то воев в Верхней Онже народится!
Вздохнул воин, в ум приходя, о достоинстве своем вспоминая:
— И почто ж я болтаю тут с вами, убогими? Ты, кажись, старый уже, а без понятия: как же баба воя родить сможет, коли она со мной пред Дажбогом не кручена?
Дрогнули стены, столбы опорные пошатнулись, труха с крыши посыпалась. То ли рык звериный, то ли крик человечий снаружи:
— А ну вылазь, кто там есть!! Завалю ща всю хибару!!
— Уймись ты, Свен! Почто кипеж поднял? — откликнулся Лютя со смехом.
— Ты тута? Живой ли?
— Что ж мне содеется-то?
— А голос почто подавал? Отрок по нужде вышел да враз и прибег: Лютя, грит, с бугра голосит!
— То примаки дедовы уморить меня хотели. Насилу отдышался — таки смешны сказки сказывают! Залазь сюда, Свен, послушаем — все одно ведь не спишь!
— Та-а-к, — обреченно вздохнул Вар-ка. — Сцена вторая: те же и Свен. Я же просил тебя, Коля!
— Что я такого сказал, Вар?!
— А вот то и сказал… Молчи уж, а?
— Ладно, Вар. Только…
Места в землянке совсем не осталось: втиснулся воевода, на лежак рядом с Лютей уселся, меч заголенный на колени положил. Хозяин-то, дед Пеха, совсем в угол забился, со страху всех чуров с Велесом да Мокошью вспомнил: пустил вот примаков на свою голову, так теперь хоть в лес беги от гостей незваных! И сбег бы, хоть и ночь-полночь на дворе, да уж не вылезти. Благо, хоть не трогают, не замечают пока…
— Слышь, чо бродяжка сей сказывает: князи да вои от смердов пошли!
Растопырил усы Свен, зубы темные показал:
— Да ну?! Это как же?
— А так и сказывает: в стародавнии времена, грит, одне смерды по лесам сидели, ни князей, ни воев не было вовсе. После такo им скучно стало, и выбрали они старшинку над собой князем, а сынов и зятьев его — воями! От них-то и пошли мы да князи. Во дурак-то, а?
— Чо, так и сказывал?
— Ну. Вот тот, курносый. Говорит-то странно, но разуметь можно.
Покачал головой Свен, подбородок на кулак опер и задумался. Молчат все: ждут, когда старшoй слово скажет. В землянке уж холодно стало — в очаг и подложить-то некому: Ганька под лежак заполз, а дед Пеха и пальцем шевельнуть боится. Дивно Люте: не смеется Свен! Он уж и сам заговорить собрался, но воевода молвил:
— Негоже те, Лютя, над словом дурным потешаться. Не под Перуновой ли клятвой ходишь? Иль не учили тя в отроках-то? Все б те на коне скакать да мечом махать! Аль с младых ногтей не ведаешь, как мир сей стоит?
— То ведаю… Перун-то — наш батюшка — да со Велесом мир сей устроили: землю поклали, воду пустили, леса насадили…
— Перун се содеял, а Велес под рукой его был! И Святовит, и Сварог с сынами, и Стрибог — все под рукой его ходят. Земля ж, дабы впyсте не быть, породила зверей и птиц вольных, что от дерев да травы кормятся. И колос хлебный родила, и смердов. Оттого и зовут ее смерды «Мать-Сыра-Земля». С тех пор давних и стоит лад средь богов: кто за небом да солнцем смотрит, кто дождь да ветер блюдет, а Триглав, тот, вестимо, годом вертит. А како умножились земные-то чада, сотворил Перун князей с воями, чтоб блюсти их под рукой его. Оттого и зовем мы его «Перун-батюшка». Лад тот любому ведом — и младому, и старцу. А бродяжка сей — примак Пехов — коли сказывает супротив, либо умом повредился, либо по злобe честь батюшки рушит. Се мы поправить должны: как тын вкруг селища закончим, да кумир Перунов на бугре утвердим, по обычаю содеем мы праздник немалый. Дары-жертвы приносить надо будет, и бродяжка сей весьма к месту придется.
— Э, Свен! Почто ждать-то? Или даров без того не соберем? Давай ща примаков упокоим: один лад Перунов хулит, другой чары творит! И мальчонку паскудного с ними до кучи!
— Дался те мальчонка! Сыскался, что ль?
— Сыскался-таки! Томно мне, Свен: не естся, не пьется, не спится, не е… мне, покуда жив гаденыш. Запнул он меня, в набеге запнул!
— Да, се — примета дурная. То-то зрю я: извелся ты, с лица даже спал.
— О чем и речь веду, Свен!
— Речь сию слыхал я не раз. Про другое думаю, паря…
— Про чо другое-то?!
— А и то… Зрю я: шибко гордый ты стал, о себе много мнишь. Оттого, может, и порча на тя нашла? Не по Перуновой ли воле томят тя бесы, а?
— Да ты чо, Свен?! Да я!.. Да как же?!
— Не вякай, а слушай лучше: коли вой ты княжий, под Перуновой клятвой живущий, не дoлжно ль те волю княжью пред всего блюсти?
— Ну дoлжно…
— То-то. А ты чо творишь? Не ты ли, пока Рутич со дружиной тут были, свару затеял? Баб те мало?!
— Так ведь я первый на нее глаз положил! Чо они полезли-то? Ну и дал: тому в глаз, тому в дых!
— Дал он… Кабы я не поспел ко времени, кабы девку ту не прирезал, вы бы уж посеклись до смерти. Или нет?
— Посеклись бы. А чо они?!
— Чо, чо… А чо Рутич-князь нам повелел? Иль запамятовал?
— Ну тын-огорожу строить велено.
— Тын строить и избу дружинную ладить. Вот и твори, что велено! Тя послали мужиков с Нижней Онжи пригнать, так ты, пока вел, кого до смерти забил, а кого калекой оставил. Кто работать-то будет? Твои ли се смерды? Или ты князь?
— Ну… эта… А чо они?! Чо они бредут нога за ногу? Все одно зимой передохнут: припаса-то и нам еле хватит.
— Вот и грю: много мнишь о себе, паря! Твово ль се ума? Сладят мужики тын, потом хоть секи их, хоть в горшке вари. Да и то с оглядкой: было б кому по весне пожоги творить.