— Да мы, кажется, знакомы, — я смерил взглядом коротышку, поспешившего захлопнуть рот и нахмуриться. — Гражданин… Шовелен, если я не ошибаюсь?
— Это он! Он! Он!!! — коротышка подпрыгнул и внезапно ухватил себя за нос — не иначе от избытка чувств. — Стража! Скорее зовите стражу!
— Помилуйте, зачем? — Вадье переглянулся с чернявым, тот пожал плечами. — Мы с маркизом де Руаньяком прекрасно потолкуем без всякой стражи.
— Охотно! — улыбнулся я. — Господин Вадье, мне нужны четыре приказа на освобождение из Консьержери. Со всеми подписями, но чистые — без имен.
Великий Инквизитор кивнул.
— Взамен, дорогой маркиз?
— Имя. В течение трех дней. С вами свяжутся…
— Он… Он! Не верьте! — вновь возопил гражданин Шовелен. — У него кинжал… Пистолет… Мушкет…
Великий Инквизитор бросил беглый взгляд на Амару. Чернявый понял все без слов. Минута — и схваченный за шиворот гражданин Шовелен с воплями вылетел в коридор.
— Отменно. — На губах Инквизитора мелькнула истинно вольтеровская улыбка. — Дорогой маркиз! Назовите хотя бы одну причину, почему мы обязаны вам поверить…
— Две, — тут же отозвался я. — Шпион передал нам фальшивые сведения. Коронады Греноваля на самом деле вдвое мощнее, чем он сообщил. Мы — народ мстительный, господин Вадье. И кроме того, ваши разборки доставляют нам, верным слугам Его Величества, истинное наслаждение. Надеюсь скоро увидеть оба ваши комитета на площади Людовика XV. Простите, на площади Революции.
Комитетчики вновь переглянулись.
— Коронады Греноваля… — медленно проговорил Вадье. — Господин де Руаньяк, как вы думаете, «Лепелетье»… Это чудище… поплывет?
Он не шутил. Похоже, Вольтера в черном парике действительно интересовало мое мнение.
— Если этим занимался сам Гаспар Монж, — осторожно начал я. — То почему бы и нет? Вадье покачал головой:
— Увы, я скептик. Машины Уатта… Не знаю, не знаю. Впрочем, мы это обсудим с вами за обедом. Надеюсь, вы не забыли об индейке?
Он порылся в Монблане бумаг, заваливших стол, достал небольшую серую папку.
— Вот бланки. По всей форме, с номерами. С подписями хуже. Должны расписаться Шометт, Робеспьер и я. За мной задержки не будет…
— Вы не поняли, господин Вадье, — перебил я как можно мягче. — Мне нужны четыре бланка. Со всеми подписями. Со всеми! Понимаете?
Великий Инквизитор вздохнул, словно мольеровский Гарпагон, и протянул мне несколько листков со знакомым грифом «Единая, Неделимая».
— Здесь подписи Шометта и моя. Гражданин Робеспьер не подписывает пустые бланки. Можете, конечно, попытаться…
Спорить я не стал. Похоже, Вольтер говорил правду. Ну что ж, значит, для меня еще осталась работа…
— Удостоверение сдайте. — На губах Великого Инквизитора сияла самая очаровательная улыбка. — А то, знаете, неудобно как-то. Да и не выпустят вас отсюда…
Я достал страшный документ и положил на стол.
— Чудесно, чудесно… Кстати, мой коллега Шовелен очень беспокоится о здоровье национального агента Шалье…
— Пусть не беспокоится, — уверенно заявил я. — Этому мерзавцу здоровье уже ни к чему.
— Которому? — хмыкнул Амару, и мы дружно рассмеялись. Да, приятная собралась компания! Душевные люди, граждане инквизиторы!
…Я не помнил, что именно случилось с Шалье. Но тот, кто иногда подсказывал мне, был уверен — предатель мертв. И убил его я — маркиз де Руаньяк. В тот яркий солнечный день, когда толпа собиралась на площадь и палачи уже пробовали на беззащитных овцах собранную с вечера гильотину…
— Думаю, горевать вы не будете, — добавил я, когда мы отсмеялись. — Шалье был двойным агентом. Похоже, деньги он получал не только в вашем Комитете.
Об этом я начал догадываться еще в дороге, когда изучил удостоверение. Лишняя, агенту его ранга не полагающаяся, подпись, конечно, могла быть случайностью. Но появление Бархатной Маски поставило все на свои места.
— И еще одна мелочь, — заметил я самым наглым тоном. — По поводу денег. Мне их, кажется, обещали. Во всяком случае, жалованье национального агента я отработал честно.
Вадье кивнул чернявому, и тот протянул мне тяжелый сверток. Я взял каиново золото не колеблясь. Мне оно ни к чему, но если Юлию удастся выручить…
— Не забудьте про индейку, — услыхал я уже в дверях. — Приятно, знаете, побеседовать с умным человеком…
Я шел по улице — широкой красивой улице Сент-Оноре. Шел страшной дорогой, не имевшей конца. Консьержери, Сент-Оноре, площадь Революции, Вечность… В этот час улица уже опустела — сестры и братья мадам Вязальщицы разошлись по домам, обсуждая очередную «связку». Город Смерти, самое место для такого, как я. Я тоже не жалел пота на ее кровавой ниве. Маркиз де Руаньяк не щадил врагов. «Белые» убивали «синих», «синие» убивали «белых» — страшное колесо катилось дальше. До тех пор, пока в яркий солнечный день я не понял, что надо уйти…
Привратник приоткрыл дверь, но пускать меня не собирался. В этом доме не любили посторонних. Впрочем, маркиз де'Руаньяк не был тут посторонним. Дом Дюпле — адрес, стоявший последним в моем списке. Я не стал ждать, пока плечистый парень достанет пистолет, оттягивавший карман ливреи, и попросил позвать гражданку Элизабет Дюпле.
— Вы? — Бархатная Маска растерянно улыбнулась. — Но… Мы же не договаривались!..
— Обстоятельства, мадемуазель, — улыбнулся я. — Доложите обо мне.
Сейчас на ней не было ни маски, ни роскошного наряда. Скромное серое платье, белоснежный чепец, передник. Такой и должна быть девушка из народа. Скромная девушка, достойная невеста Вождя Революции гражданина Максимилиана Робеспьера. Сам зеленолицый тоже присутствовал здесь — в виде мраморного бюста, презрительно щурившегося на незваного гостя.
Я поглядел на каменную личину и, не удержавшись,подмигнул.
Второй этаж, широкая прихожая, и вновь гражданин Робеспьер — на этот раз в виде портрета. Над Неподкупным витала богиня Свободы с колосьями в руке, а под ногами корчился презренный Деспотизм в виде огромного рака. Вождь попирал рака желтым башмаком и пучил глаза.
— Сейчас доложу, — Элизабет мельком взглянула на огромные настенные часы. — Он, правда, работает. Завтра большая речь в Якобинском клубе…
Я развел руками, заранее сожалея о своей бесцеремонности. Мадемуазель Дюпле вздохнула и направилась к высокой белой двери, над которой висела ветка лавра. Вероятно, в этом доме любили остро приправленный суп. Вернувшись через минуту, она взяла из моих рук плащ, внимательно оглядела камзол, стряхнув невидимые пылинки, и одобрительно кивнула:
— Хорошо… Он не любит неопрятности. Имейте в виду, в кабинете только один стул — для него.
