каждого до полусотни. В иной деревне одному божку по семь идолов торчит, и все под разными именами. То же с чудесами, с деяниями. Тут уж вовсе никто не разберётся. Боги перед людьми не отчитываются, а людишки и рады: что в жизни ни углядел — всё приписывает любимому божку. Хаймарт — княжий бог! Да плевать мне на всех князей вместе с их дружинами! Хоть бы их вовсе не было!.. Ну чего уставился? Смотри, челюсть на землю уронишь. Да, я и есть Хаймарт; что же, я от этого умней стал или краше? А ты ещё сейчас передо мной на коленки повались да начни маковым семенем кадить. Вот скажи, что изменилось от моих слов?
— Взгляд изменился, — ответил Ист, коснувшись глаз.
— Привыкай. Так часто в жизни бывает. А жизнь тебе теперь предстоит долгая. Кто по небесной тропе к источнику правды дошёл, того смерть не берёт. А другой разницы меж богами и людьми нет. Так что ты теперь бог. И вот он, — Хийси кивнул на Гавриила, — тоже, хотя мне его пришлось сюда на закорках переть. Не одному, конечно, это мы с Амритой договорились, стража поставить, чтобы возле источника драк не случалось. Он с тех пор отсюда и не спускался, но люди его чтут и тоже под разными именами. Где Гавриил, где Джабраил, а где Дундар Несокрушимый. Выбирай, что больше нравится.
Ист чувствовал, что любой вопрос будет сейчас глуп, но промолчать не мог:
— Но ведь боги живут в златостенном дворце на вершине Третьего неба. И великий Хаймарт повелевает ими мудро и грозно.
— Сколько живу, а небо видал только с земли. И никем я не повелеваю, этой бандой вообще повелевать нельзя. Сам посуди, как можно заставить бессмертного? Убить? Не так это просто. Гавриил слушается своего долга, да и то потому, что бессмертие ему даровано. А кто добился бессмертия сам, тому не поприказываешь. Понял теперь?
— Понял. А другие боги — они так же, как ты, живут?
— Нет. Они живут куда пространней. Комфортней живут, слаще. Прислужников имеют среди смертных магов, те для них стараются.
— А храмы зачем, жрецы да служители?
— Храмы тоже нужны. Бог только там вездесущ, где для него хоть последний служка, но подглядывает. Это, впрочем, ты сам скоро поймёшь.
— Дела… — Ист горько усмехнулся. — Выходит, всё, что люди за правду считают, — на деле просто враньё?
— Не суди строго. Не враньё, а сказки. Ты же видел: я из источника пью, а сказки рассказывать умею. Люди толком ничего не знают, память у них короткая, вот и пробавляются сказками. Что ж их за это — кипятком варить? Маги знают побольше, потому с них и спрос. Ну а тебе мир самому познавать… — Хийси сверкнул зубами в весёлой усмешке и добавил: —…эмпирически.
— Всё равно удивительно, — подумал Ист вслух. — Хаймарт — могучий старец с костяным топором. Шрам на груди — кто ж этого не знает? Откуда всё это взялось? Ведь кто-то первый придумал…
Хийси разгрёб пальцами кучерявую шерсть на груди, так что можно стало разглядеть застарелый кривой шрам.
— Топор, если хочешь, потом покажу. Сейчас я его Гавриле отдал. Оружие как-никак. Вообще-то, он мне не нужен, храню как память. Но никаких чудовищ я этим топором не убивал. Это меня им убивали. Больно было. Как выжил — не знаю. А шрам на груди навсегда остался.
— Кто ж это посмел? — спросил Ист.
— Был тогда один — молодой бог. Вроде как ты, тоже всё людей жалел. А мне-то что, жалей, дело твоё. Я уже и тогда на отшибе жил, только поюжнее, чем сейчас. В горах. Роща там была кедровая, я в ней и поселился. Я людей не жалел, но когда за орехами приходили — не гнал. Зачем гнать? — пусть их, мне они не мешают. Вернее, тогда не мешали. Люди-то были не те, вроде зверей. Я в ту пору красавцем числился, не то что теперь. Магия тогда была куда как против нынешней сильнее, и магов тоже побольше, смертных и всяких. Никто и не знал, смертный он или нет. Так ли, сяк ли — все умирали; свои же и убивали, не дожидаясь старости. Люди людей били, а маги магов. В простоте жили как звери, но друг друга ели поедом, звери так не умеют. А источник или вот дерево это, — может, они и были, но мы про них ничего не знали. А вот он, мóлодец, дерево отыскал и первым с него яблочка откушал. Что за деревце-то, знаешь?
— Древо проклятия, — тихо ответил Ист.
— Можно сказать и так, — согласился Хийси. — Но вообще-то, оно называется древо познания. Силы в нём и впрямь много, но силы мёртвой, не магической. Кто плод с дерева съест, тот о мире много знания получает, но тоже не нужного знания — того, что против колдовской силы идёт. Ты знаешь, я всегда любопытен был, но к этому дереву близко не подойду, хотя напрямую вреда от него вроде и нет. Другие боги ели, и ничего, живы. Гунгурд ел, думал, ему могущества прибавится. Мокрида тоже — эта от жадности, чтобы добро не пропадало. Она и из источника пить пробовала, чуть не околела, сердечная. Ну а тот, первый, хоть и недоумок, а догадался деревце к делу приспособить. Как ему знания прибыло, так он изготовил костяной топор и пришёл в мой лес. А мне и невдомёк, что у него в руках, прежде-то топоров никто не делал.
— А говорят, что первый топор сделал отец людей добрый Пхармат, — вставил Ист.
— Так его и звали, — невесело усмехнулся Хийси, — хотя никому он отцом не приходился. Да у него, как и у каждого, много имён было, но чаще кликали его Гильгамешем или Прометеем. Мерзенький был типчик. Не скажу, уж как он там людей любил: когда было надо, крошил их в тюрю не хуже любого, но вот своих ненавидел. Один, что ли, хотел всем миром владычить? — не знаю. Во всяком случае, решил он других бессмертных поубивать и начал с меня. Причина у него была веская: я его в своё время выручил, и он мне этого простить не мог. Явился в лес и стал своим топором деревья портить. Костяным топором кедр рубить несподручно, но испортить легко, кора ведь нежная. Я на шум вылез, шугануть хотел паршивца, тут он меня этим топором и саданул. Как я уполз, как рану зализывал — не помню. Топор мне самое сердце разрубил. От такого удара и бессмертие
