— Ваше благородие, так мы с вашего позволения пойдем, посмотрим, вдруг что путное попадётся. А то жёна спросит, где неделю болтался, а ей и показать нечё будет.
— Идите, смотрите, только людей не погуби, есаул, вода-то холодная.
— Управимся Ваше благородие, не извольте беспокоиться, невпервой!
Весёлая ватага казаков, в которых ещё бурлил адреналин, направилась к берегу, куда уже был подогнан рыбачий карбас с противной стороны острова….
— Алексей Алексеевич, Алексей Алексеевич!
Донёсся до Бирилёва голос радиотелеграфиста с катера.
— С дирижабля разведчика передали, из Владика депеша получена. Выражают своё удовлетворение и требуют подробного отчёта для отправки Е.И.В. в Питер.
Развернувшись в сторону кричавшего, 23-х летний капитан-лейтенант, сложив руки рупором, таким же способом ответил своему подчинённому:
— Дай подтверждение приёма и сообщи, что отчёт будет позднее, по прибытию на базу Веселова.
— Будет исполнено, ваше благородие.
Донёсся весёлый крик с катера.
Бирилёв встал, с прибрежного камня, слегка отряхнул мундир, посмотрел на гомонящих, на берегу казаков и неожиданно для своих катерников дал команду возвращаться на базу без него. Три катера запустили двигатели и на малых оборотах пошли на родную базу.
* * *
Старшему лейтенанту Петру Веселову, — капитану «Разбойника» и его команде повезло значительно меньше, чем экипажам торпедных катеров приписанных к Уналашке. Им пришлось четверо суток дрейфовать в сплошном тумане, а потом ещё двое суток искать злополучный фрегат или следы его утопления. Последние, несмотря на помощь дирижабля разведчика так и не были найдены.
Только двумя месяцами позже, уже почти в конце октября, рыбаки у северной оконечности острова Хонсю, обнаружили полузатопленный остов судна, дрейфующий к Югу. Корабль был без экипажа. Куда пропали его моряки, и какие события разыгрались на нём, мы уже никогда не узнаем.
Прибывшие для осмотра японские чиновники из администрации императора Мэйдзи, изъяли все документы обнаруженные на корабле, а наш консул, одному ему ведомыми путями, добился разрешения снять копии с некоторых из них.
Почему Хиробуми Ито, так и не стал первым премьер-министром Японии, вы сами уже, наверное, догадались.
(Конец беспокойного 1870 года).
Историческая справка
….. Генерал Монкевиц уверяет, что приказ такого же содержания он читал в 1905 году в Красноярске, изданный советом депутатов 3-го железнодорожного батальона{33}. Несомненно приказ этот — штамп социалистической мысли, не поднявшейся до понимания законов бытия армии или, вернее, наоборот — сознательно ниспровергавшей их.
Редактирование приказа приписывают присяжному поверенному Н. Д. Соколову, который извлек, якобы, образец его из своего архива, как бывший защитник по делу совета 1905 года.
Генерал Потапов называет имена составителей приказа N 2, дополнявшего первый, в предположении, что та же комиссия редактировала и N 1{34}.
Милюков упоминает о том, будто 4 марта решено было расклеить заявление Керенского и Чхеидзе, что приказ N 1 не исходит от Совета рабочих и солдатских депутатов.
Результаты приказа N 1 отлично были поняты вождями революционной демократии. Говорят, что Керенский впоследствии патетически заявлял, что отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ не был подписан…
Произведенное военными властями расследование «не обнаружило» авторов его. Чхеидзе и прочие столпы Совета рабочих и солдатских депутатов впоследствии отвергали участие свое личное и членов комитета в редактировании приказа.
(Деникин А.И. Очерки русской смуты. — Париж, 1921.)
По воспоминаниям последнего военного министра Временного правительства А. И. Верховского, «Приказ вышел в девяти миллионах экземпляров».
Двести во семнадцатая запись в дневнике ЕИВ Николая второго
Где-то я уже давал основания считать меня скрягой, но когда узнают, что я ещё придумал, не удивлюсь, если обзовут помазанника Божьего ещё и похуже….
В силу определённых причин, о них я уже упоминал, возникло у меня желание разместить наших русофилов поближе к Зимнему дворцу. С моей точки зрения идеальным местом было бы разместить их в Шепелевском доме, прямо на третьем этаже, а на четвёртом сделать квартиру-музей Жуковского. Отличная мысль, но запоздалая. Дом-то уже снесён, а на его месте парадный вход в Николаевский Новый Эрмитаж.
Вот так всегда, не дают развернуться фантазии императора, но я же не совсем «настоящий» сын своего отца. Потому были изготовлены железобетонные сваи, фермы и панели перекрытий, которые возможно несколько «исказили» первоначальный проект баварского архитектора Лео фон Кленце, но зато над его двумя этажами вознеслись ещё два, с весьма похожим архитектурным рисунком. Наверное, местно-временные юмористы уже сочинили, свои меткие памфлеты на эту тему, но мне на них, …аж с четвёртого этажа указанного строения….
Четвёртый этаж, музей Василия Андреевича, дополнился пятой комнатой, точнее большим залом, здесь присуждают ежегодную премию имени Жуковского за лучшие литературные переводы! Другие комнаты, включая и ту к которой обратились: «Свинья, как же ты-то смела, не сгореть!» превратили в музей.
Ну, да это всё присказка.
Идёт обычный мужской трёп с участием Е.И.В., по поводу реакции наших «заклятых друзей» на денонсацию статей Парижского договора. Развлекаемся тем, что в лицах зачитываем наиболее одиозные отрывки из статей британских и австрийских писак, сдобренных цитатами из высказываний их министров, царедворцев и лиц пожелавших остаться неизвестными.
У Игнатьева очень хорошо получаются шаржи на турецкий диван. Все присутствующие единодушно подмечают что, хотя тональности выступлений грозного свойства, но на рожон никто из политиков лезть не хочет. По пугать, по кричать, но лезть в драку — дураков нет. Пусть по шумят, «Собака лает — караван идёт». Вот и мы будем этим принципом руководствоваться.
— Ну, что господа, все собрались?
— Да, Ваше Императорское Величество, кроме больных и откомандированных, все здесь.
— Тогда начнем, пожалуй.
Сейчас я на третьем этаже реконструированного здания, сижу в обществе ярых русофилов, и обсуждаем какую кару лучше выбрать для злыдней ранее схваченных. С большей частью из них уже разобрались. Те, кто не брезгует газетами знают, что почти во всех губернских городах, кроме самых удалённых, состоялись публичные казни через повешение. Каждого висельника снабдили плакатом, на котором крупными буквами были перечислены его «художества», а внизу сумма ИТОГО, сколько он украл и у кого.
