Роману Григорьевичу обращать внимание на его выходки было не по чину — всё равно, как если бы он с Удальцевым подрался. Жаль, приходится ходить в партикулярном, без знаков различия… хотя, этого молодца и разница в чинах не остановила бы, не из таких. «И что прицепился?» — думал Роман Григорьевич с тоской. Кончится тем, что Тит Ардалионович которому строго-настрого приказано смотреть в окно, не выдержит, отвлечётся от окна и вызовет наглеца на дуэль. И прав будут, леший побери, тысячу раз прав, да только не ко времени сейчас дуэли!
— Эй, любезнейший, — небрежно окликнул он, раскрыв записную книжку (ту самую, с папенькиным адресом), — назовите мне ваше имя и адрес.
— А вам это зачем? — бросил штабс-капитан грубо, но видно было, что он насторожился.
— Хочу знать, куда присылать секундантов, — ответил Роман Григорьевич скучающе. Листунов с Удальцевым моментально потеряли всякий интерес к окну. «Ну, наконец-то!» — было написано на оживлённом лице Тита Ардалионовича. Пальмирец казался встревоженным.
Но белёсый задира уже справился с первым замешательством.
— О-о, узнаю господ сыскных! — он шутовски развел руками. — Им лишь бы какую писульку накарябать! Зачем же, сударь, слать секундантов мне на дом, когда я вот он, прямо перед вами стою? — Вокруг моментально собрались заинтересованные. — На ближайшей станции весь к вашим услугам!
— В Узуновке стоим полчаса, — подал голос кто-то. — Станция тихая, рядом лесок. Земшин, друг, позвольте быть вашим секундантом! Страсть не люблю сыскных!
Роман Григорьевич отложил записную книжицу, потянулся уютно, изображая полнейшую безмятежность, даже зевнул, деликатно прикрывшись ладонью. И только после этого возразил.
— Нет, господин Земшин, стреляться с вами в Узуновке я не стану. И рад бы, но нахожусь при исполнении служенного долга, и потому жизнью своей временно не располагаю. Вот если повезёт вернуться в столицу — тогда непременно ждите секундантов.
Офицер энергично взмахнул рукой.
— А, отговорки! Струсили-с, господин хороший, и долгом прикрываете-с. Нехорошо-с! — он паясничал и был неприятен. Роман Григорьевич подумал, что с таким интереснее было бы не стреляться, а по-простому дать ему в морду кулаком.
— Ваше высокоблагородие, — взмолился Удальцев жалобно. — А можно я сам в Узуновке того… пристрелю этого… — от едва сдерживаемой ярости он сделался косноязычен. — Ведь я не Иван и не Серый Волк, мне можно…
Собравшиеся удивлённо переглянулись: о чём это толкует сыскной? Какие Иваны, какие волки, что за околесица?
— Ну уж нет, Тит Ардалионович, я первый его вызвал! — Роман Григорьевич отчего-то был абсолютно убеждён, что если ему позволить, Удальцев Земшина в самом деле убьёт, и тогда на его долю противника не достанется, не с кем будет рассчитаться за оскорбление. — Хорошо, господа, Узуновка так Узуновка. Но уговор: погибший будет объявлен самоубийцей: якобы, отошёл за вагоны и застрелился от несчастной любви. Мне не нужны неприятности по службе.
— Согласен, — Земшин растянул в усмешке красиво очерченные губы, подкрутил удалой ус. — Мне неприятности тоже не нужны. — Похоже, он в себе не сомневался.
— Сожалею, но одного вашего согласия тут недостаточно, — холодно заметил Ивенский. — У нас целый вагон свидетелей.
— Не беспокойтесь, сударь, они будут молчать… Прошу вас дать слово, господа! — торжественно воззвал он к сослуживцам.
— Слово чести! — откликнулись те.
До Узуновки оставался час пути. Офицеры от сыскных, наконец, отстали. Но принялся ворчать Листунов, объяснять Роману Григорьевичу всю глупость и несвоевременность «этой опасной затеи». Можно подумать, он сам этого не понимал! Но всякому терпению однажды приходит конец, особенно когда тебя в глаза обзывают трусом.
…Стреляться решили из своего оружия, на германский манер: с места и по сигналу, но с десяти шагов вместо обычных двадцати пяти. «Чтобы далеко не разбредаться, всё ж-таки станция рядом» — объяснили столь короткую дистанцию секунданты. Листунов, услышав, только за голову схватился, напустился на Удальцева:
— Вы с ума сошли? Зачем согласились на такие условия?! Это же верная погибель!
— Ну, разумеется! — подтвердил тот с довольным видом. — А вы хотите, чтобы гадкий штабс-капитан остался жив?
— Я хочу, чтобы остался жив Ивенский! — вспылил Иван Агафонович. — По крайней мере, до тех пор, пока наша, с позволения сказать, «историческая миссия» не будет выполнена. Почему из-за вашего болезненного самолюбия я должен оставаться без поддержки Серого Волка, если таковая положена мне по праву?!
— Ох, и правда! — свежее лицо Удальцева затуманилось. Принимая условия дуэли, он как-то упустил из виду, что сам Роман Григорьевич окажется в положении ничуть не более выгодном, чем его противник.
Однако, уже поздно было что-либо менять. Состав приближался к Узуновке.
…Станция действительно была тихая, и обещанный лесок рядом имелся. Снегу в нём было по колено, сразу набрались полны сапоги. Мало того, в ветвях могучих старых тополей, высившихся на опушке, как раз обустраивалась на ночёвку огромная стая серых ворон. Гадкие птицы тут же решили принять в предстоящей дуэли самое непосредственное участие. Вот уж кто разил без промаха! Особенно досталось бедному, ни в чём не повинному полковому доктору — с его фуражки только что не капало. Впрочем, остальные тоже были хороши. Трагедия начинала отдавать фарсом.
Бранясь на чём свет стоит, перепачканные птичьим помётом дуэлянты кое-как отсчитали десять шагов по сугробам, разбрелись. Земшин лихо скинул шинель и фуражку — так ему показалось удобнее.
— Га-а-товьсь! — прозвучало по-военному. Что поделаешь, если поручик Москин, секундант Земшина, привык не благородными дуэлями распоряжаться, а командовать своими солдатами?
— Стойте! — вдруг перебил Роман Григорьевич. В голову ему пришла очень неприятная мысль: получается дуэль-то нечестная! Не иначе, сынок у полковника Ивенского заговорённый, — ходила в полку молва. — Только что не в упор осман стрелял — шагов с пяти, не дальше, и то пуля вбок ушла, вскользь задела! Да, дуэль с ведьмаком — это уже не дуэль, а самое настоящее убийство… — Господа, вынужден предупредить: я некоторым образом заговорён от пуль. Не угодно ли будет сменить оружие?
— О-о! Начинается! Труса празднуем, господин сыскной?
— Ну, как вам будет угодно. Я предупредил. Командуйте, поручик.
— Га-а-товьсь… Цельсь… Пли!
Время остановилось. Медленно-медленно, объятая коротким пламенем, вылетела пуля из ствола, чуть позже раздался звук. Пуля ползла по воздуху и мелко дрожала. Он чуть отклонился вбок, чтобы ей не мешать, и она проползла мимо, начала вгрызаться в ствол старого тополя. Вороны закопошились наверху, стали потихоньку отрываться от веток, множество гадких белёсых комочков повисло в воздухе, они опускались плавно, как крупные снежинки…
