— Все в порядке, сэр! — бодро пропищал «боец».
Ричардс почувствовал на плече легкое прикосновение пальцев с длинными ногтями. Мария из-за плеча мужа тревожно смотрела на Хунна.
— Иди, сынок! — Ричардс опустил мальчика на крыльцо. — Марш руки мыть и ужинать! Я благодарен вам, майор, но, думаю, это было излишним.
— Ничего, мне было несложно, сэр! — криво улыбнулся Гунн.
Мария, отправив сына к умывальнику, смотрела на майора с тревогой и неприязнью. А Марио Ричардс заметил, что Хунн был единственным человеком, которого она не звала к столу. Хотя вообще-то грузины помешаны на гостеприимстве, и Мария не была исключением.
— Доброго вечера, майор!
— Всего хорошего, сэр!
Когда Ричардс закрыл дверь, Мария почему-то была недовольна:
— Как только буду свободна, обязательно зайду в детский сад и спрошу у Мананы, почему она отправила Михо домой в сопровождении этого человека! Это ведь ее обязанность!
— Почему ты так волнуешься, Мэри? Ты не доверяешь майору Хунну?
— Мне не нравится этот человек, — насупилась Мария. — Просто, сердцем чувствую к нему страшную неприязнь. А тут еще он приводит …!
— Мэри, по-моему это уже перебор, — возразил Марио. — Я знаю Хунна уже восемь лет. Да, он непрост, конечно, но то, что он может причинить Михо вред? Этого быть не может!
— Не нравится он мне! Не знаю, как объяснить. Он даже в приемной… Ходит, прислушивается, вынюхивает что-то, как ищейка. И его глаза… Вот и сейчас он улыбается, а улыбка-то ненастоящая. В глазах злость, холод, как в болоте.
— Ну, девочка моя, он же контрразведчик. Он и есть ищейка, — снисходительно улыбнулся полковник. — А профессия накладывает свой отпечаток. Поверь мне, они все такие. Да и в армии их не особенно жаловали.
— Остерегайся его, Марио, — потупила глаза Мария.
— Папа, мама, вот вы говорите, а я не понимаю! — сказал Михо, внезапно появившийся в дверях.
— Так, Марио, ты слышал? Переходим на грузинский, — распорядилась жена.
— О-кей, Мэри.
Мария усадила сына за стол, потом подошла к старой соковыжималке, которая уже неделю, как не работала. Положила в нее несколько яблочных долек.
— Мэри, она же не работает! — напомнил Марио. — Черт возьми, никак руки не дойдут!
Мария, хитро поглядев на мужа, нажала кнопку. И машинка вдруг зажужжала.
— Кто ее починил?
В ответ Мария лишь лукаво улыбнулась:
— В руках умелой женщины работает даже то, что другие уже собирались отправить на свалку! Уж ты-то меня понимаешь, Марио!
— Да уж! — рассмеялся полковник. — Уж я-то тебя понимаю, как никто!
Довольный отец семейства с умилением смотрел, как сын уплетает ужин за обе щеки. Несмотря на то, что его покормили в детском саду, мальчик, похоже, был голоден.
— Господи, благослови пищу нашу! — торжественно промолвила Мария. Она трижды перекрестилась и, с недоумением посмотрела на мужа. «Покажи, мол, пример, глава семьи!» Марио вздохнул, тоскливо поднял глаза к потолку, поднялся. «Все бы хорошо, если бы не этот религиозный фанатизм моей женушки», — подумал американец, нехотя поднимая руку для крестного знамения…
На заставе «14» севернее Гори с утра было неспокойно. Люди суетились, с нетерпением вглядывались вдаль, на горизонт. Оттуда, из Цхинвала, через брошенные ничейные земли, сегодня должен вернуться торговый караван. Во всяком случае, так гласило сообщение, принесенное голубем. Начальник заставы даже пошутил: «Пришло сообщение в папку входящих!» В степи непрерывно дежурили конные патрули, бойцы забирались на горные склоны, выхватывали друг у друга бинокли. А из города уже раза два приезжали нетерпеливые гонцы с вопросом: «Что, не приехали еще?!»
Осетинский караван ушел вчера. Торг с «осеби» прошел более-менее нормально, хотя не обошлось без инцидента. На рынке сцепились два старых кровных врага, бывший грузинский офицер и бывший осетинский ополченец. Чуть-чуть до кровопролития не дошло.
Сам блок-пост на заставе выглядел стандартно: два бетонных полуразрушенных здания бывших продуктовых магазинов, укрепленных ржавыми листами железа и бетонными блоками, пулеметные гнезда в бетонных колпаках, построенных на скорую руку, баррикада из старых автомобильных корпусов, бетонных плит и строительного мусора. Плюс три Т-72 и одна колесная самоходка «Дона». Орудия боевых машин были направлены в сторону ничейных земель, а их экипажи были готовы отразить нападение в любую минуту. А над одним из зданий на самодельном флагштоке на ветру развевался дырявый старый грузинский флаг.
Погода с утра не жаловала теплом и сволнцем. С утра небо было затянуто сплошным облачном покровом, дул ветер. Температура понизилась до +17 градусов, — холодновато для лета. Ветер гнал по каменистой земле пыль, обрывки полиэтиленовых пакетов, бумажный мусор.
Бойцы, спрятав лица под платки и респираторы, глядели с самого утра. Иногда один из мужчин вскрикивал «Пылится что-то. Может, едут?!», и вся застава превращалась в растревоженный пчелиный улей. Потом выяснялось, что это ошибка, и на давшего маху наблюдателя обрушивался праведный гнев товарищей.
— А, может, они сегодня и не приедут? — спрашивал один боец в американской форме, с неработающим ПНВ на шлеме.
— Должны быть. Дай-то Бог, чтобы нормально доехали. А вдруг на них дикари нападут?
— У них там оружия хватит. И танки у них. Отобьются. Им бы до нашего поста дотянуть, а тут мы им поможем!
— Два разъезда вернулись… Никого…
Раздался стук копыт и на заставу влетел всадник в серой от пыли одежде, стеклопластиковых очках и противопылевом респираторе. Это был уже третий гонец из Гори:
— Ну что, не приехали еще?
На гонца тут же обрушился поток отборных ругательств:
— Да вы что там, тупые совсем?! Сколько вы ездить еще будете, людей только от работы отрываете?! Сказал же грузинским языком, как только приедут, сообщим! Не сидится на одном месте, так скачи в Цхинвал, встречай их в пустыне! Вот ездят туда-сюда!
Охаянный гонец ничего не ответил, развернул коня и ускакал восвояси.
— Надоели уже! Хочешь знать, когда приедут, садись здесь, да и жди! — все еще ругался командир заставы, высокий, сильный гуриец, сорока лет от роду.
— Да ладно тебе, Резо! Там тоже волнуются…
— А я что, не волнуюсь?! Мы здесь сидим, ждем, а они только гонцов гоняют: «Ну что, приехали? Ну что, приехали?!!» Тоже мне, князья!
Резо махнул рукой и, плюнув, направился в дежурку, ругаясь про себя. И тут раздался крик одного из мальчишек-наблюдателей, сидящего на одиноком дереве на вершине пологого холма:
