Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь

Варг знал, что скажет дальше Марк Ульпин; как оказалось, Варг ошибся: сначала еретик сказал иное.

— Открою тебе тайну твоего спасения, благородный друг. Отец твой Крун перед кончиной молил Софию пощадить тебя. В это непросто поверить — ведь сам отец твой полагал казнить тебя! — но это истинная правда. В момент душевного затмения София поклялась ему кровью Фортуната. Можно ли верить суетной клятве врагини вероломной?.. Не знаю, не знаю… Но у тебя нет выхода иного, иначе ты умрешь бесцельно и бесславно! Вот он, последний шанс, твой и ее: отдай ей нас, тех, кто стал причиной твоих бед! Отдай, пока еще мы живы! Не будет нас — не сможешь нас отдать… Право, жизни наши, жизни тех, кто на деле мертв уже, не стоят ничего — но, отдавая нас Софии, ты напомнишь ей о священной клятве Круну, и она не станет добивать тебя… возможно. Прощай, благородный друг. Прощай — и прости…

Видение померкло; Варг словно провалился в пустоту. Мыслей не было, был только мрак и безысходное отчаяние, пылавшее в его душе. Причиной отчаяния являлось то, что в последнем монологе Марка Ульпина ни разу не прозвучало ставшее уже привычным заклинательное слово "свобода".

Так понял Варг: "свободы" не было уже — остался только "шанс".

Из воспоминаний Софии Юстины

…Я приняла это решение, как только получила ошеломляющее послание от Варга. Муки совести понуждали меня возвратиться в Нарбонну, меня тянуло туда, на место моего преступления. Мое положение в Темисии оставалось достаточно прочным, отец медленно, но верно оправлялся от инфаркта, и я считала себя обязанной поставить точку в нарбоннском кризисе, пока ключи от главного кабинета в Малом Квиринале были в моих руках. Я быстро сочинила тронную речь для императора, завершила неотложные дела, а все иные отнесла на потом, и рано утром отбыла из космополиса, даже не поставив в известность своих министров. Разумеется, я сильно рисковала, ведь до девятнадцатого октября оставались считанные дни; если не вернусь к девятнадцатому, придется распрощаться с политической карьерой: никогда еще первым министром Империи не становился человек, дерзнувший опоздать ко дню рождения Божественного императора! Поэтому в Нарбонну полетели сразу три аэросферы, так, на всякий случай.

Полет прошел без осложнений. В полдень моя аэросфера успешно пришвартовалась к приемной мачте линкора "Мафдет". Несмотря на неожиданность визита, Марс устроил мне помпезную встречу, пожалуй, даже чересчур. На палубе линкора выстроилась центурия почетного караула. Сначала мне почудилось, что Марс каким-то образом, втайне от меня, выписал из метрополии патрисианских гвардейцев. На самом деле он вырядил в парадные гвардейские мундиры героев минувшей военной кампании; я поняла это по свежим ранам, которые только начинали заживать… Очевидно, таким образом Марс собирался похвастаться передо мной, а заодно продемонстрировать своих лучших солдат, проливших кровь согласно моей воле. Я почувствовала себя неловко: эти герои, вероятно, полагают, что я приехала вручать им ордена за мужество и храбрость!

Мужчины неисправимы, даже — и в особенности! — мой воинственный бог. О, неужели Марс не знает, как я мечтаю броситься в его объятия, прильнуть к его устам, ощутить прикосновение его сильных рук… я так истосковалась по ним все эти долгие четыре месяца! А вместо этого он вынуждает пылкую Виртуту играть докучливую роль властительной Юноны…

Чеканя шаг, он подошел ко мне и отдал честь, как полагается по протоколу. Он не смог отказать себе в удовольствии проглотить приставку "ad interim"[73] перед словами "первый министр". О, Марс, большой ребенок!

Наша кукла, разумеется, также не упустила возможности поприветствовать меня. Я попыталась сосчитать, сколько символов герцогской власти она надела, и поняла, что все. Большая корона, золотая цепь, пурпурный плащ, багряные сапоги, жезл из слоновой кости — все это было на ней или при ней и смотрелось на удивление вульгарно. Лицо Кримхильды было пунцово-розовым, не то от ветра, не то по причине поразившего мою бедняжку беспокойства. Взглянув на нее, я ощутила стыд и жгучее желание сорвать с недостойной возложенные мной регалии. Она усугубила свое положение тем, что попыталась облобызать мою руку. Пришлось шепнуть ей на ухо по-галльски:

— Что вы делаете, дорогая?! Немедленно оставьте! Я же не царствующая особа, как вы, а всего лишь высокопоставленный чиновник на службе императора!

Наверное, в моих слова бедняжка услышала издевку; ее пунцовое лицо мгновенно побледнело, и она едва пролепетала слова официального приветствия.

Военный оркестр исполнил государственный гимн, а затем мне пришлось обратиться к солдатам. Как всегда, когда не могу вознаградить делами, вознаградила словами — и, как всегда в подобных случаях, мои слушатели остались от меня в восторге. Увенчала речь обещанием представить лучших героев императору для награждения орденами и именным оружием.

После церемонии уединилась с Марсом в его апартаментах на линкоре… я не желала себя больше сдерживать! Кукла было увязалась за нами, но я плеснула в нее волной холодного презрения и приказала возвращаться в Нарбонну, где ждать меня. Смотреть на Кримхильду было больно и жалко; я и не подозревала, насколько мнительна она. Однако успокаивать не стала — пусть мнит, что впала у меня в немилость.

Когда она исчезла, мы с Марсом предались любви. Какое сладостное счастье забыть себя, свою загадочную личность, и пробудить в себе Женщину! В те жаркие мгновения презрела собственную власть над миром и отдала себя во власть любимого мужчины. Он говорил мне сладкие слова, он поглощал меня неистовыми поцелуями, он наслаждался моим благоухающим телом… я испытывала неземную усладу, точно сама покинула сей грешный мир и очутилась в Богоявленном Элизиуме… Это в Элизиуме озаряли мы пространство мелодиями нашего блаженства, это в Элизиуме, не на земле, извивались наши молодые, алчущие любви тела, это в Элизиуме мой воинственный бог изливал в меня свой сладкий нектар!.. Того, что нас услышат, я не боялась, ибо мы были в Элизиуме, а все остальные — на грешной земле. И я была не правительница Империи, и он был не имперский легат — я, звездоокая его Виртута и он, мой воинственный Марс, унеслись в поднебесные выси истинного счастья… ради этого стоило жить и страдать!