– Но убийство…
– Оно вас спасёт! А заодно спасёт и герцогиню Анжуйскую, и смоет пятно позора с вашего ближайшего соратника!
Ла Тремуй приблизил губы к самому уху дофина.
– Убейте герцога, принц. Так вы явите всему миру и свою независимость, и способность отстоять собственную честь…
Честь, честь, честь…
Это слово преследовало Шарля все последние дни!
Честь и достоинство – то, чему всегда учила мадам Иоланда. Матушка. Первый человек на свете, давший ему оба эти понятия «потрогать»… Нет! Он не будет тревожить её просьбами дать совет! Он и без того чувствует, насколько ему делается легче примысли о том, что проклятый герцог перестанет дышать одним с ним воздухом! А потому…
– Решайтесь, принц!
– Да, да, да!!!
Ранним утром десятого сентября к Йоннскому мосту, что возле Монтеро, подъехала группа всадников. С другой стороны, той, что ближе к замку, уже дожидалась другая группа, которая, завидев первую, медленно двинулась навстречу. Поднятые на пиках и бьющиеся на осеннем ветру флажки, словно соперничали и угрожали друг другу. С одной стороны, той, что ближе к замку, чёрный бургундский лев на золотом фоне, а с другой, вызывающе-королевские лилии на синем. Дофин Шарль прибыл на встречу, подняв на штандарт герб отца.
– Он что, пугать меня этим вздумал? – с усмешкой пробормотал Бургундец Антуану де Вержи, ехавшему во главе его свиты. – Или пытается таким образом доказать, что является законным наследником?
Де Вержи тихо засмеялся.
– Он это и так доказывает собственной глупостью, ваша светлость.
Бургундец фыркнул, а потом, запрокинув голову, расхохотался.
В ещё не развеявшемся утреннем тумане этот хохот прозвучал как-то особенно громко, по-хозяйски, словно смеющийся упивался каждым мигом происходящего.
Группа всадников, подъезжающая с другой стороны, остановилась.
– Выбудете говорить с ним, ваше высочество, или нам напасть сразу? – спросил де Жиак.
– Мне с ним говорить не о чем, – посиневшими губами выговорил дофин.
Его бил озноб. Осенняя сырость, перемешанная со страхом и азартом, пробралась до самых костей, и никакими мехами нельзя было унять дрожь, идущую изнутри.
– Въедем на мост, – приказал Шарль.
Ненавидимое лицо герцога Бургундского приближалось, выступая из тумана и делаясь всё чётче и чётче. Дофин видел только его. Только эти надменные глаза, прикрытые тяжёлыми веками сильнее, чем обычно, потому что герцог смеялся… Он хохотал открыто и нагло над слабостью Шарля, над его бессмысленным детством и над непонятным будущим. Над страхом, над неуверенностью, над тем, что вот сейчас прихлопнет его, как муху, потому что уверен в своем праве, а ещё в том, что сумеет удержать единственную руку, способную Шарля защитить…
– Ваше высочество, – поклонился герцог, не снимая шляпы, – рад, что вы не проспали… Господин де Жиак сам пригласит нас в замок, или это сделать мне?
Никто не ответил.
Только хлопанье флажков давало понять, что время движется.
В группе дофина ждали сигнала, но сам он, словно окаменел. Приближался момент первого в его жизни решения! Момент истины, после которого жизнь уже не будет прежней зато в ней станет на одного презирающего меньше. И дофин, не отдавая себе отчёта, почему так поступает, медлил, растягивая эту минуту абсолютной власти. Напряжение вокруг росло, как пьедестал, поднимая его над этим мостом, над обыденностью, над прожитой жизнью, и над этим хохочущим герцогом…
– Ваша светлость.., – забормотал, почуявший неладное де Вержи.
Но тут рука дофина, судорогой сведённая на поводьях, вдруг разжалась. И словно разжалась какая-то пружина внутри. Озноб исчез.
– Убейте пса, – приказал Шарль.
Он не видел, кто бросился на герцога первым. Не видел, кто ранил де Вержи. Он по-прежнему не отрывал взгляда от глаз, над которыми сначала удивлённо взметнулись тяжёлые веки, а потом их пронзили поочередно боль, недоумение, отчаяние и, наконец, смерть.
Герцога убивали секирами. По договоренности. Точно так же, как когда-то убили Луи Орлеанского, и в память о графе Бернаре, безуспешно пытавшемся законным путём призвать к ответу убийцу. И только когда в кровавом месиве ничего не стало видно, Шарль прикрыл затяжелевшими веками свои глаза и, повернув лошадь, поехал прочь.
Весь заляпанный кровью, де Жиак выдернул секиру из перерубленной руки герцога.
– Ла Тремуй, – крикнул он предусмотрительно жавшемуся в стороне царедворцу. – Поезжайте в замок, скажите, чтобы никого не ждали. Я не могу в таком виде показаться перед женой…
Ла Тремуй дважды повторять приказание не заставил. Брезгливо подобрав край накидки, он галопом промчался мимо остатков бойни и, не глядя, кто и как добивает герцогскую свиту, поспешил в замок.
Ворота перед ним опустили сразу, едва заслышали крики «Беда!», с которыми Ла Тремуй проехал через внешний и внутренний двор. Но, когда он вбежал в замок, дорогу ему преградил управляющий.
– Кто вы, сударь? Назовите себя, иначе я не пущу вас дальше!
– Я приехал сказать, что герцога Бургундского только что убили на Йоннском мосту! – задыхаясь прокричал Ла Тремуй.
Тут же, на верхней галерее послышался стон и звук упавшего тела.
Управляющий бросился к лестнице, а следом и Ла Тремуй.
Вверху уже причитали и охали какие-то дамы, снизу бежали ещё слуги, но Ла Тремуй, ступив на галерею, никого и ничего больше не видел. Схватившись рукой за перила он не мог оторвать глаз от лежащей в обмороке женщины невиданной красоты и с ужасом понимал, что с ним случилось худшее, что может случиться с ловким придворным интриганом…
Словно в отместку за причастность к только что совершённому убийству, Судьба заставила его сразу и навсегда полюбить Катрин де Иль-Бошар…
Через два дня, каменная от гнева мадам Иоланда слушала бесполезные оправдания Шарля и трусливо уверенные в своей правоте объяснения его парламента, даже не пытаясь предугадать, какие беды свалятся теперь на их головы.
Изменить ничего уже было нельзя. Случилось, как страшное, так и самое страшное. Будущий король Франции запятнался худшим из всех грехов, и теперь герцогиня чувствовала себя так, словно оказалась на краю пропасти.
Конец первой книги
8.07.2015Перчатки с гербом хозяина были обязательным атрибутом слуг.
