Пролог.
Пролог
Император Всероссийский заметно волновался. Впрочем, сейчас он мог себе позволить подобную постыдную слабость — ведь в кабинете больше никого не было. И можно было ненадолго расслабиться, отпустить эмоции, побыть самим собой, человеком, а не самодержцем земли Русской. Последние годы он здесь очень редко бывал. И, если бы не сегодняшняя встреча… Но и в Царском Селе, куда семья переехала после рождения детей, сейчас просто невозможно находиться…
Быстрыми, размашистыми шагами Николай мерял кабинет из угла в угол, чтобы хоть как-то сбросить накопившееся волнение. Изредка этот короткий маршрут менял вектор движения — государь делал несколько шагов в сторону, приостанавливался у стола, вглядывался в лежащие на столе бумаги, выхватывал из ровной стопки листов нужный ему, вчитывался в прыгающие перед глазами строчки, не фиксируя, да в общем-то и не понимая прочитанного и убирал документ назад, в ту же стопку. Механически отработанным движением ладоней выравнивал бумажный столбик, стараясь, чтобы его края лежали параллельно краям столешницы, всматривался с удовлетворением в получившийся результат и тут же забывал о нём, отворачивался и шагал к окну. Здесь Император замирал ненадолго, застывал, всматривался в сырую февральскую темень за окном, которую не могли полностью развеять ни уличные фонари внизу, ни яркий свет, выливающийся из многочисленных окон Адмиралтейства. Рабочий день ещё не закончился.
В этом зыбком неверном свете медленно куда-то плыли по своим важным делам серые призрачные тени прохожих, мелькали чуть более тёмные силуэты проезжающих автомобилей, экипажей и возков. И даже недавно выпавший снег уже не радовал глаз, потому как сразу же потемнел и смешался с уличной слякотной грязью.
А вот и то, чего ждал Император, почему так нервничал и волновался — обострённые чувства каким-то чудом позволили услышать и словно бы отчётливо увидеть, как к парадному входу свернула машина с крытым верхом, проехала напрямую мимо Александрийского столпа на площади. Мазнула жёлтым светом фар по фасаду, развернулась боком и остановилась. Почудилось даже хлопанье дверцы авто, неразборчивые голоса и последующее за этими звуками металлическое бряцание оружия караула на входе… Мистика…
Николай развернулся лицом к входной двери и замер. Сейчас всё окончательно решится. Оттого-то он так и волнуется. Только вот теперь эти яркие и сильные эмоции никоим образом не выказывались им, они привычно и тщательно спрятались где-то глубоко внутри. Но это для посторонних, для чужих. Свои всё равно сразу бы заметили это волнение… Да и впрямь, как не пытайся утрамбовать это волнение, а мало что получается. Прорывается оно из глубины души, прорывается наружу, давит верх груди и щекочет горло. Да так, что кашлять хочется… И император не выдержал и на самом деле откашлялся, пока ещё никого нет…
Минутная стрелка напольных часов коснулась двенадцати, и добросовестный механизм начал отбивать положенное количество ударов. Мелодичный звон не успел затихнуть, как распахнулись двери, и кабинет стремительно заполнился новыми звуками — глухим перестуком каблуков по ковровому покрытию и шорохом платья. Император вздохнул, волевым усилием задавил щекочущий и рвущийся наружу кашель, плотно сжал губы и решительно шагнул навстречу матери…
— Так вот что было в этом послании Павла… — Мария Фёдоровна внимательно выслушала короткий рассказ сына. Повела бровью и задумалась. Вдовствующая императрица сидела ровно, привычно не касаясь лопатками причудливо выгнутой спинки кресла. Ощутимо сгустилась тишина в кабинете. Замер дворец. Молчал и стоящий напротив матери Николай. Минутная стрелка успела медленно обежать один полный круг, второй…
Мария Фёдоровна выпрямилась. Пронзительно-жалобно скрипнул стул, разбивая своим скрипом застывшую тишину кабинета. Императрица чуть заметно поморщилась и, наконец-то, продолжила говорить, тихо и спокойно, стараясь тщательно взвешивать каждое своё слово. — Пророчество Авеля… Не понимаю, что в нём такого особенного и таинственного, что сто́ило вам с Аликс скрывать столько времени? Подумать только, столько лет хранить от меня его содержание… Однако, как я и предполагала когда-то, ничего нового в нём нет. МЫ с твоим папа́ так и предполагали…
Последнюю фразу императрица и мать выделила весьма зна́чимым тоном.
— И ничего не сказала мне?
— Зачем? Ты тоже промолчал. Да и о чём мы могли бы тебе рассказать? О своих догадках? Глупо… Не нужно взаимных обвинений. Об этом письме все прекрасно знали. Правда, никогда не воспринимали это послание всерьёз, как, к сожалению, не воспринимали и самого Павла. Мол, очередная странная причуда твоего весьма своеобразного предка. И о содержании этого послания было несложно догадаться, стоило только сопоставить день и время его написа́ния, предшествующий этому разговор императора с монахом-прорицателем и последующее за ним заключение этого монаха. Очередное пророчество… И несчастный предсказатель… Воистину, злая усмешка судьбы — владеть подобным даром, знать судьбы людей и провести полжизни в казематах за это знание.
— Так ты считаешь, что это серьёзно? Всё то, что он предсказывает мне и моим детям? — выдохнул Николай. Выдохнул и замер в ожидании ответа.
— Ники, Ники… Мало ли что я считаю? Главное, что считаешь и во что веришь ты…
— Всё, что он предсказывал, всё сбылось…
— Не всё, но большая часть. Впрочем, смотря как толковать его пророчества…
— Как толковать… — тихо повторил Николай. Замолчал, отвернулся от матери и посмотрел в темноту за окном. И после короткой паузы так же тихо проговорил куда-то и кому-то в этой темноте:
— Я решил передать трон и корону Олегу…
В кабинете повисла ещё более вязкая тишина. Император молча постоял какое-то время, вглядываясь в притягательную и спасительную именно сейчас темноту за стеклом, словно стараясь самым внимательным образом рассмотреть что-то этакое, одному ему понятное там внизу. А на самом деле просто опасаясь повернуться и посмотреть матери в глаза…
— Что ты молчишь? — всё-таки не выдержал этой тишины и тягучего молчания. Не выдержал и оглянулся через плечо.
— Разве тебе нужны сейчас мои слова? Ты ведь уже всё решил!?
— Решил! И хочу знать, что ты поддержишь меня в моём решении.
— Скажи… Почему именно Олегу? А почему не Алексею? Не Михаилу? Кириллу? Владимировичи точно будут против…
— Говорил кое с кем… Михаил такой же, как и я. Для него на первом месте всегда будет семья. Да и отказался он от короны…
— Когда? Разве ты ему её уже предлагал?
— Нет, не предлагал. Мама́, вспомни «пророчества» твоего протеже, этого вашего «нового Авеля». Он и мне и тебе тоже рассказывал о грядущем, о наступающих событиях и переменах. Помнишь? По его словам, брат тогда через день отказался от власти… Так что нет, ПОКА не предлагал. И Николаю это не нужно… Да никому из князей это не нужно! Ответственность, обуза… — с болью в голосе воскликнул император. — А Олег… Молодой, с горячим сердцем, всей юной душой стремящийся к переменам… Пожалуй, он единственный, кто не откажется сейчас от короны. А мне лучше уйти и заняться семьёй. Именно сейчас, когда в стране царит всеобщая эйфория от недавних военных побед. На этом фоне Олегу будет легко провести свои либеральные реформы.
— Погоди. А с кем ты тогда говорил?
— С Аликс и с Алексеем. И с девочками.
— Ты серьёзно? Или это такая жестокая шутка?
— Какая шутка, о чём ты? Все всё понимают. И Алексей… Наследник… Сколько ему осталось? Сколько отмерено лет, месяцев или часов при таком недуге? А, может быть, минут?
— Всё равно, нельзя же так… А как же твой долг перед Россией? Ты хозяин земли Русской!
— Хозяин… — скривился Николай. — Да не нужен России ни я, ни мои дети. Ни, тем более, моя жена!
— Даже если ты и принял это решение, оно ещё ничего не значит. Я срочно собираю всех наследников. Завтра вечером… Нет, завтра не получится. Вот послезавтра… Да, пожалуй, послезавтра мы все и соберёмся. Тогда ты и озвучишь своё решение. И посмотрим, во что это твое решение выльется… — Мария Фёдоровна с любопытством посмотрела на бледное лицо сына. — Почему Олег? И не жаль тебе этого мальчика? Он же ещё совсем ребёнок…
