— Сейчас иду! — отозвалась Машка и, подобрав толстый зад, зашагала к мужчинам.
В «Малиновой гряде» воняло крысиным дерьмом и гарью, печка, сооруженная в первые дни, чтобы готовить еду, нещадно дымила, но все же это был их дом, и Васька подозревал, что другого в ближайшее время не будет.
— А ты за бухлом, — велел он, повернувшись к Дрюне. — Конины возьми армянской.
Победа в любом случае есть победа, и ее нужно отметить как следует.
* * *
Крик «Подъем!» ворвался в уши, точно отряд разнузданной солдатни — в женский монастырь. Кирилл заворочался, пытаясь разлепить глаза, и тут же получил чувствительный тычок в бок.
Вскинувшись, обнаружил над собой охранника со злобной ухмылкой на небритой физиономии.
— Чего дрыхнешь? — спросил тот. — Вставай, а то без завтрака останешься.
Кирилл проглотил рвущиеся с языка ругательства и откинул одеяло.
Выспавшимся он себя не чувствовал, тело жаждало отдыха, мускулы ныли, ломило спину. В тяжелой голове роились ошметки снов — и того, где видел жену с дочерью, и с упавшей луной. От последнего сохранился не сам пережитый ужас, а некое его послевкусие.
Этим утром все было так же, как и предыдущим: бочка с водой, тушенка, построение, орущий бригадир.
Пригнали их к тому же самому дому, и Кирилл взял, похоже, тот лом, которым орудовал вчера. Едва успевшие поджить мозоли содрал вновь, но когда попробовал беречь руки, махать железкой не так споро, рядом немедленно возник угрюмый Ахмед со сжатыми кулаками…
Жара сегодня была еще сильнее, и работавшие с ненавистью поглядывали в пышущее зноем небо. Многие снимали майки и рубашки, наматывали на головы, чтобы защититься от злого солнца. Кирпичная пыль казалась еще более едкой и ядовитой.
— Фу, неужели так и будем до конца дней горбатиться на товарища майора? — спросил Кирилл, когда пришло время перерыва, и они устроились в теньке.
— Не боись, будем, — грустно сказал Саша. — Даже когда он весь город под себя подгребет, ну, то, что от него осталось, работники по-прежнему будут нужны, ну, не работники, — он оглянулся и понизил голос, — рабы.
— Не может быть, — возразил подсевший к ним щуплый мужичок по имени Илья. — Должна же быть какая-то власть, что призовет Дериева к порядку, мэр там, или президент с премьером.
— Вы в это верите? — спросил Аркадий Петрович.
— Ну, хм… — Илья почесал щеку, сморщил неширокий лоб. — Черт его знает. По мне, что раньше все на нас ездили, что и сейчас ездят. А хуже всего — курева не осталось. Так хочется сигареткой затянуться!
Донесся треск очереди, и все трое глянули туда, где один из охранников, встав на колено, палил из автомата.
— Собаки? — спросил Илья, вглядываясь в мелькающие среди зелени силуэты зверей.
— Нет, волки, — покачал головой Саша. — Но тоже жрать хотят.
— Нет хуже хищника, чем тот, что воспитан между людьми, — сказал Кирилл задумчиво.
— Вы это к чему? — настороженно спросил Аркадий Петрович.
— Да так просто, подумалось… Собак мы кормили-кормили, выводили-выводили, а теперь они на нас охотятся. И где благодарность? Хотя благодарность бывает только на небесах, а не здесь, на земле.
Кирилл и сам не понял, чего его понесло, но увидел изумление на лицах товарищей и осадил себя. На его счастье, подал голос бригадир. Пришлось браться за лопаты, ломы и рукояти тачек.
Работать в этот день закончили вроде бы пораньше, чем вчера — солнце, по крайней мере, висело куда выше.
— Чего это вдруг? — поинтересовался Кирилл, когда их выстроили колонной и повели в сторону площади Советской.
— Увидите, — отозвался Аркадий Петрович.
Там, где обычно поворачивали к «казарме», направились в другую сторону, к районной администрации. Стало ясно, что голову безумного «пророка» с флагштока сняли, на крыльце стоит майор в окружении свиты, а на очищенном от зарослей участке перед ним выстроены другие бригады.
Тут было, по прикидкам Кирилла, около тысячи человек: мужчины и женщины, и даже дети.
— Неужели это все, кто выжил в окрестностях? — прошептал он, думая, сколько человек раньше обитало в той части Советского района, что нынче находится под контролем Дериева.
— Ох ты, ёлки-палки, бабы, честное слово! — проговорил Саша, жадно таращась в ту сторону, где стояли женщины. — Я бы сейчас палку-то любой бы кинул, а уж у них как зудит, так и представить это невозможно!
— Отставить разговоры, — оглянулся Саленко. — Кто заболтается, получит в морду!
Несмотря на малый рост и хилое вроде бы сложение, он пускал кулаки в ход охотно и умело. От его ударов падали куда более крупные мужики, и вовсе не потому, что не желали устоять на ногах.
Их бригада оказалась крайней слева, а в соседней Кирилл обнаружил «гаражного сидельца» Толяна — такого же небритого и грязного, но трезвого. Тот, увидев знакомого, радостно заухмылялся и подмигнул, но рта не открыл: видимо и им запретили разговаривать.
— Слушайте меня! — воскликнул Дериев, подняв руку.
Наступила тишина, охранники, стоявшие со всех сторон, злобно впились взглядами в толпу, выискивая того, кто осмелится нарушить приказ — откроет рот или иным образом помешает речи майора.
— Мы вместе работаем на благо коммуны, на возрождение цивилизации, — продолжил Дериев. — Наша задача — восстановить нормальную жизнь в родном городе. Для этого нужны порядок и дисциплина.
Его выступление Кирилл мог пересказать, еще не выслушав — он сам писал нечто подобное, когда окончил университет и подрабатывал спичрайтером сразу у двух охотников до депутатского кресла. Избитые фразы, общие места, банальности, пересыпанные бесконечными «вот так-то», и всё только для того, чтобы оболванить тех, кто вынужден слушать.
Интересно было лишь то, что говорить Дериев не умел, хотя пыжился изо всех сил.
Он сотрясал воздух фразами, рубил его ладонью, свирепо нагибал голову и напоминал барана, увидевшего новые ворота.
— Так что терпите и работайте, — сказал майор в завершение. — А теперь — разойтись.
Новый взмах руки — и бригадиры повели подопечных в стороны.
— И к чему это было? — задумчиво протянул Аркадий Петрович, когда стало ясно, что запрет на разговоры перестал действовать. — Неужели он верит, что от его речей кому-то будет легче?
— Любая власть нуждается в манифестациях, в том, чтобы порождать веру в себя, — сказал Кирилл. — Одного насилия мало. Чтобы удержать народ в подчинении, нужны еще слова и пусть небольшой, нечасто пускаемый в ход, но все же — сладкий пряник.
— А к бабам так и не пустили, — грустно вздохнул Саша.
