Егоровна отказалась уединяться в кабинете. Ей нравилось наблюдать за людьми. Еремей Силыч галантно усадил старушку за отдельный столик в сторонке от чинно снедающих обывателей и весело гомонящей компании военных, коротающих время за бутылочкой игристого вина перед отправкой своего состава к месту дислокации воинской части. И, оставив на попечение расторопного халдея, удалился по своим делам.
Как только пожилая дама сделала заказ с соседнего столика её окликнул, невысокий мужчина неприметной наружности в гражданском сюртуке и знаками различия в петлицах коллежского секретаря:
— Василиса Егоровна! Какими судьбами?!
Старушка повернула голову и в свою очередь радостно всплеснула ручками. Пожалуй, это именно тот самый человек, способный пролить свет на некоторые интересующие её вопросы — главный почтмейстер при железнодорожной станции Виталий Романович Величко.
— Виталий Романович, рада вас видеть! — Дама поднялась со своего места и, подойдя к столику чиновника, спросила: — Если не возражаете, уважаемый, присоединюсь к вам. Одной за столом как-то не комильфо.
— Ну что вы дрожайшая Василиса Егоровна, — почтмейстер вскочил со стула, подбежал к даме и галантно отодвинул стул, чтобы той было удобно сесть, — лицезреть вас и вкушать пищу в вашем присутствии для меня великая честь. Боренька, сынок и единственный наследник, после ваших процедур, будто заново родился. Я и супружница моя каждый раз при посещении храма ставим свечу перед иконой Николая Угодника за ваше здравие.
— Спаси Христос! — перекрестилась старушка, а за ней и коллежский секретарь. — Рада, что у Бориса всё хорошо. Если бы на пару дней припоздали, быть беде. Цепень[1] разросся и практически закупорил кишечник. Куда тока врачи смотрели?!
— Врачи, врачи! — горестно воскликнул Величко. — Что они знают эти врачи?! Учат их учат в университетах, а толку никакого. «У вашего мальчика, сужение тонкой кишки, опухоль, резать нужно». Благо не послушался эскулапов, к вам поехал. А когда червяк наружу полез, мне ажно дурно стало, едва не вырвало. Хорошо супруга моя при этом не присутствовала. Не приведи Господь вновь повторится.
— Овощи мойте тщательно, воду пейте тока кипяченую, мясо и рыбу варите подольше, руки мойте перед едой, от кошек и собак ребенка держите подальше. Малой он еще у вас, Виталий Романович, погладил по шерстке котейку, пальцы в рот сунул, а что там было на той шерстке и на пальчики перешло, одному Господу нашему ведомо.
Тем временем в залу примчался служка с подносом, на котором исходил паром небольшой самовар с заварочным чайником китайского фарфора и прочими приборами для чаепития, а также блюдом с разными заедками. Обнаружив пустующий столик, забегал глазами по помещению. Наконец нашел взглядом старушку, мило беседующую с главным почтмейстером и резко поменял траекторию движения.
— Василиса Егоровна, что-нибудь еще изволите заказать? — разгрузив поднос, угодливо заулыбался халдей, после того, как серебряный гривенник, протянутый сухенькой женской ручкой, удобно пристроился в одном из карманов его рабочей одежды.
— Ступай, голубчик. Ежели чего понадобится, позову. Не забудь обслужить моего возничего. Скоро должон подойти.
— Буисделано, не извольте беспокоиться, — отрапортовал официант и будто растаял прямо в воздухе. Третьякова помотала головой, отгоняя морок, затем понюхала воздух, не, волшбой не пахнет. Значит, просто примерещилось.
Женщина выпила две чашки чая в прикуску с восточными сладостями, кои регулярно поставляют в российскую глубинку пронырливые купцы из далеких стран: Персии, Китая, Индии и даже с каких-то южных островов. Утолив жажду и голод, Егоровна отодвинула чашку подальше от края стола, что бы ненароком не разбить и проницательными взглядом посмотрела на сидящего напротив Величко.
— А вы все по почтовой части, уважаемый Виталий Романович?
— По ей самой, Василиса свет Егоровна. Мню, до самого моего пенсиона здесь продержат. Да и прижились в Боровеске с Екатериной Львовной и Боренькой. Нам здесь хорошо. Домик, сад, огородик небольшой. Оклад грех жаловаться. Хватает на семью и пару слуг содержать Катеньке в помощь по хозяйству. Работа хоть и беспокойная, но интересная. Чего еще от жизни желать?
— А чего беспокойная? Вроде раньше не жаловался, — насторожилась Третьякова.
— Дык сам не понимаю, — недоуменно пожал плечами почтмейстер. — До этой зимы все было спокойно, а вот с прошедшего декабря столичное начальство будто наскипидарили в интимных местах. Проверка за проверкой. Хорошо, что трясут в основном непосредственно железнодорожников, но и нам почтарям изрядно перепадает от внимания всяких инспекторов, уполномоченных и прочих проверяющих. Я точно не знаю, но поговаривают, душегубцы прям в поезде лишили жизни какую-то весьма родовитую даму с двумя её детишками. Не зарезали, как водится, у обычных бандитов, а придушили, чтобы не проливать благородную кровь. — Величко наклонился к даме и, понизив громкость голоса едва ли не до шепота, сказал: — Слухи ходят о грядущей войне между боярскими родами. Да и вообще неспокойно как-то стало окрест. Газету в руки возьмешь и жить не хочется. Недавно прочитал будто к нашей Земле приближается гигантский камень, едва ли не с Луну размером. А ну как хрястнет по нам, так и не спрячешься никуда, как тараканов безмозглых всех людишек расплющит. А еще, в Индейском окияне на острове Кракатау извержение вулканической случилось. Скоро всю Землю смогом затянет, Солнца не увидим ажно сто лет…
Панический словесный понос быстро надоел Егоровне. Вроде с виду приличный уравновешенный мужчина, а начитался всякой псевдонаучной ерунды, теперь потихоньку обрастает параноидальными комплексами.
— Вы, Виталий Романович, поменьше бы всякой ерундой увлекались. Где это видано, чтобы планиды на головы людям падали? И вулканы, насколько мне известно, постоянно извергают из недр земных дым, огонь и серу, и пока что небеса не заволокло. Господь не допустит подобного непотребства, мы тут не Содом с Гоморрой, а православные християне, живем в благочинии и страхе перед гневом Всевышнего. Вы лучше вот что мне скажите: из какого рода была та женщина?
— Какая женщина? — коллежский секретарь недоуменно заморгал глазами на Егоровну.
— Ну которую душегубцы жизни лишили.
— Ах, это! — радостно воскликнул Величко. — Так сие мне неведомо. В газетах этот случай так и вовсе огласки не получил, так что фамилию безвинно убиенных женщины с детишками назвать не могу. — Мужчина встрепенулся, извлек из бокового кармана своего форменного кителя часы-луковицу на цепочке и, посмотрев на циферблат, извинился перед собеседницей: — Прошу прощения, уважаемая Василиса Егоровна, но дела-с, никуда от них не деться. Позвольте откланяться. Рад был с вами повидаться. Появится свободное время, добро пожаловать к нам в гости. Екатерина Львовна будет рада, а уж Борюсик-то как обрадуется, словами не передать!
Главный почтмейстер ушел, а Егоровна наполнила чашку заваркой, затем разбавила кипятком из самовара и в состоянии полной отрешенности принялась потихоньку прихлебывать ароматный чай, собранный на далеком тропическом острове Цейлон ловкими пальчиками темнокожих работниц и доставленный в порт Рига быстроходным англицким клипером, а затем по железной дороге и гужевым транспортом развезен по всей европейской части России-матушки. Впрочем, голова пожилой дамы была занята вовсе не долгой дорогой чайных листьев к её столу, а совершенно иными мыслями.
Итак, зверское смертоубийство в декабре прошлого года вовсе не было плодом воспаленного воображения Андрюшеньки. Мальчик действительно стал свидетелем гибели родных ему людей. Молодец, не растерялся, выпрыгнул из мчащегося на всех парах поезда. Господь всемогущий и милостивый уберег его, не позволил сгинуть в зимнем лесу без одежки и обувки, кровожадных хищников отвел и верный путь указал туда, где смогут помочь.
«Выходит мне знамение, — сделала заключение Василиса Егоровна, — если что, приложить все возможные усилия, чтобы не допустить гибели отрока Андрея. Получается, нужен он Спасителю для какой-то неизвестной пока что надобности, потому и сохранил».
