«Ворон» описал круг и направился назад, в Эфиру. Ландшафт внизу постепенно менялся, и можно было видеть, как с удалением от места удара уменьшалась его разрушительная сила. Большое количество частиц из атмосферы с дождем попало в реки. Темный снег теперь походил на нефтяные пятна, влажные и блестящие в местах скопления воды, и Прескотт уже начинал надеяться на то, что через несколько недель природа сама начнет очищать себя и пейзаж станет выглядеть более естественно.
Нет, нельзя тешить себя иллюзиями. Ему еще предстоит увидеть все последствия своего решения.
По мере приближения к Эфире Прескотт замечал в небе все больше черных точек — это другие «Вороны» осматривали заблокированные дороги и направляли технические подразделения туда, где нужна была их помощь. Самое большее, что они могли сделать, — это расчистить дорогу в ад. Он подумал: а как выглядит остальная Сэра? Но «Ворон» не мог совершать дальние полеты, и ему пришлось удовольствоваться мыслью о том, что эти несколько сот километров ничем не отличаются от других участков планеты.
— Саранчи пока не видно, — произнес он.
Феникс покачал головой. Что-то внизу привлекло его внимание; Прескотт, вытянув шею, заметил бронетранспортер, пробиравшийся по остаткам покоробившейся от жара дороги.
— Вряд ли мы уничтожили червей полностью. Они под землей. Даже если мы прикончили тех, кто был на поверхности, глубоко в туннелях их осталось еще больше.
— Еще немало червей должно погибнуть от отравления, верно?
— Возможно. — Феникс пристально наблюдал за бронетранспортером до тех пор, пока «Ворон» не обогнал его. — В некоторых местах вода будет отравлена, а ведь они, конечно, тоже пьют.
— Когда вы говорите о Саранче, профессор, мне всегда кажется, что она скорее занимает, чем отталкивает вас.
Феникс помолчал несколько мгновений.
— Верно, — согласился он. — Сейчас я не вижу иного выхода, кроме как уничтожать их. Но боюсь, у меня не хватает энергии на то, чтобы ненавидеть кого-либо. Можно назвать это чувство печалью.
Прескотт подумал, что Феникс, наверное, в детстве держал в доме скорпионов и ядовитых пауков и находил их занимательными созданиями. В нем говорил ученый. Что он будет делать сейчас? Его работа — создание оружия; если Саранча разгромлена, ему придется найти себе другое занятие.
Например, будущее Сэры. Для того чтобы залечить раны, нанесенные планете, понадобятся усилия лучших оставшихся в живых ученых. Феникс мог бы начать с этого.
Вернувшись к Дому Правителей, Прескотт миновал команду, занимавшуюся уборкой, — люди поливали из шланга памятник Неизвестным Воинам. Аккуратные, строгие сады выглядели почти нормально, по крайней мере внешне. Эфира была городом порядка, где каждый житель знал свое место и делал свою работу, и теперь они занимались тем, что умели лучше всего: продолжали жить и выполняли свой гражданский долг.
Джиллиан встретила его в офисе с папкой отчетов и чашкой кофе. Да, жизнь действительно продолжалась.
— Сэр, управляющий волнуется, что скоро у нас может кончиться кофе, — сказала она. — Я хочу сказать, что в этом году урожая кофе не будет, правда? Может быть, сделать запас на черный день?
— Я могу обойтись травяным чаем, — ответил Прескотт. Он терпеть не мог травяной чай, но не мешало иногда продемонстрировать готовность идти на небольшие жертвы. — Если нужно.
Он сел за стол и откинулся назад настолько далеко, насколько позволяла конструкция кресла. Затем взглянул на два телефонных аппарата, стоявших на столе: один для обычных звонков, второй — особая линия, предназначенная для связи с министрами и главами других государств КОГ. Раньше он довольно часто разговаривал по этому второму телефону, но уже почти две недели аппарат молчал.
Прескотт попытался вспомнить последний разговор по этой линии и подумал, что, наверное, это Дещенко звонил ему из Пеллеса — захваченного Саранчой, близкого к гибели, — чтобы сказать, какой он отвратительный убийца, жестокий, сумасшедший маньяк и что он наверняка скоро будет гореть в аду.
Но в эту минуту ад для Прескотта находился в отдаленном будущем. Ему нужно было взглянуть в окно, чтобы привести в порядок мысли и расставить приоритеты, ад же должен был ждать своей очереди.
Он еще некоторое время смотрел на мертвый телефон. Прескотт знал, что он больше никогда не зазвонит.
Шоссе Коррен — Киннерлейк, шесть дней спустя
Рядовой Падрик Салтон расхаживал с огромным синяком под глазом и не отвечал на вопросы о том, где его получил.
Он шел рядом с Хоффманом по участку земли, который некогда был дорогой. Бульдозеры впервые приехали сюда вчера, распихали обугленные машины по сторонам, и теперь из Эфиры можно было добраться до моря. Какого дьявола море понадобилось Эфире именно сейчас, Хоффман понятия не имел. В морских перевозках не было необходимости, потому что больше некуда и неоткуда было что-либо возить. Военно-морской флот КОГ — точнее, жалкие остатки его, сохранившиеся со Дня Прорыва, — теснился в портах вдоль побережья Эфиры и на базе Мерренат, расположенной на северо-востоке. Расчистка этой дороги была чудовищной, напрасной тратой времени и топлива.
Но он был здесь, он шел по этой дороге, потому что так было нужно. По какой-то причине Салтону тоже нужно было сделать это. Асфальт и основу прорезали глубокие узкие трещины длиной в полметра — это пожар обжег дорогу, словно керамический горшок.
«Черт, Маргарет, скорее всего, здесь и не было никогда. Я этого не знаю. Вот что самое отвратительное. Воображение».
— С островов пока ничего не слышно, — произнес он.
— Я знаю, сэр. — Друзья Салтона называли его «Пад», и Хоффман иногда тоже. Этот солдат был одним из лучших снайперов Маятниковых войн. — Но есть острова, с которыми мы потеряли связь со Дня Прорыва, и оказалось, что там все в порядке. Просто нет связи.
Надежда — это зло. Она соблазняет тебя, а потом бросает, и ты падаешь с небес на землю так быстро и ударяешься так больно, что потом тебе становится еще хуже, чем раньше. Хоффман не поддавался ей.
— Калисо не говорит о своем острове.
— Ну, у него башка забита всякой чушью про загадочный рок и вечность, а я вот считаю: если ты умер, так умер, и иначе нельзя, потому что тогда ты наконец получаешь покой.
— Так вы мне не расскажете, где заработали этот фингал? Обещаю не отдавать вас под суд за драку.
Хоффман старался не переходить зыбкую границу между небольшими послаблениями для солдат и нарушением дисциплины. В сумасшедшем доме, который представляла собой сегодняшняя Эфира, единственным, что имело значение, было цивилизованное поведение. Люди находились в состоянии шока, их сводила с ума боль потери. Несмотря на комендантский час, ничто не мешало им ссориться за выпивкой в любое другое время суток.
