— Да, мы поняли, — сказал один из них, когда Маркус спрыгнул на землю. — Там все плохо.
Пад, добравшись до передней части «Броненосца», прислонился к нему. Маркус остановился, и Дом с Таем тоже.
— Пива хочешь? — спросил Дом. — Пошли, Пад. Давайте хоть раз напьемся до синих соплей.
Падрик прищурил один глаз и уставился куда-то в пространство, как будто целился из винтовки.
— Это так легко.
— Что легко?
— Смерть. Убить человека.
— Какого черта, о чем ты, приятель?
— Я видел ее триста, может, четыреста раз. Потому что я ее вижу, понимаешь? Только я вижу, как умирает человек, в которого я попал, даже он сам этого не видит. Вблизи. Крупным планом. Такая у меня работа. Я нажимаю на курок, и парень падает. Только что он курил или думал о доме, а в следующую минуту — уже покойник, но сам даже не знает об этом. Мозги у него превращаются в кашу — раз, и готово. — Пад щелкнул пальцами. — Доля секунды — и он уже не чувствует боли, ничего не боится. Это хорошая смерть, Дом. Немногие из нас удостаиваются такой привилегии.
Маркус молча смотрел на бывшего снайпера. Пад не сказал ничего нового или шокирующего, но пугал его тон: не депрессивный, а задумчивый, как будто он вдруг решил, что мгновенная смерть — это нечто замечательное. В конце концов он поднялся и быстро вышел из ангара.
— Тай, — сказал Маркус, — ты не приглядишь за ним? Можно по очереди.
— Зачем?
— Тай, он на грани. В таком состоянии люди делают идиотские вещи.
— Он уже увидел то, что должен был увидеть, и этого не изменить, — возразил Тай. — Кто мы такие, чтобы заставлять его жить с тем, что творится в его голове, если мы не можем этого понять?
Тай слегка улыбнулся — казалось, его вообще ничто в этой жизни не трогало, — затем отправился следом за Падриком. Он вовсе не был бессердечным, он просто был фаталистом по природе. Но Дом не мог себе представить, как бы он сам стоял спокойно рядом, пока Маркус приставляет дуло к своему виску, — просто оттого, что человек вправе сам распоряжаться своей жизнью. Разумеется, никто не думал, что Падрик собирается покончить с собой. Скорее всего, он просто хотел сказать, что есть и лучший способ умереть, чем поджариться в машине на обочине. Дом был с ним согласен. Но выражение лица Падрика, эта зловещая радость испугала его.
— Иди домой, — обратился к нему Маркус.
— Ты остаешься?
Маркус едва заметно покачал головой и пожал плечами:
— Нет, лучше пойду повидаюсь с отцом.
Дом почувствовал облегчение — не в первый раз — оттого, что его не пригласили ужинать в поместье Фениксов.
«Королевский Ворон-42», в четырехстах километрах к западу от Эфиры, за границей Тируса, неделю спустя
Такого живописного рассвета Ричард Прескотт не видел никогда в жизни.
Он был так заворожен этой величественной картиной, когда «Ворон» делал вираж, что на мгновение забыл о том, почему небо испещрено перемежающимися полосами кораллового, алого и бордового цветов. Причиной этого были миллионы тонн мельчайших частиц, выброшенных в атмосферу после гигантского пожара.
Несколько секунд в открытой двери «Ворона» виднелось только алое небо, и ничто не портило этого захватывающего зрелища. Затем вертолет выровнялся, устремился вниз, и показался пейзаж — руины зданий, разбросанные по выжженной земле, изменившийся до неузнаваемости промышленный город.
«А вы чего ожидали, профессор?»
Прескотт наблюдал за Адамом Фениксом. К поясу профессора был прицеплен страховочный трос, но он бесстрашно стоял на краю люка, держась за тянувшийся наверху поручень, как солдат, — ведь когда-то и он был солдатом. Прескотт ожидал увидеть у него на лице по меньшей мере потрясение. Ни один человек не мог смотреть на то, что проносилось внизу, и оставаться безмятежным. Но Феникс лишь на миг прикрыл глаза.
— Оружие определенно произвело нужное действие, — произнес он. — То есть уничтожило наше имущество в тылу врага. Мы практически ничего не оставили Саранче. Но это палка о двух концах: теперь в течение нескольких месяцев мы будем вынуждены рассчитывать только на запасенные топливо, продукты и воду. Вы видели, насколько сильно загрязнена территория Эфиры.
Прескотт мысленно добавил ему очков за то, что он не поддавался эмоциям и чувству сожаления о сделанном.
— Адам, начиная работу над программой «Молот», мы уже знали, насколько серьезны будут последствия применения этого оружия.
— Да, но даже я не могу вам сказать, каковы будут далекоидущие последствия. Вы заметили, насколько похолодало? Пыль, висящая в атмосфере, отражает солнечный свет. Климат уже изменился. Загрязнение… мы будем жить с этим десятки — возможно, сотни лет.
— Такова современная жизнь: люди, стремясь к комфорту, так или иначе загрязняют планету отходами промышленности.
Прескотт попытался разобраться в том, что именно вызвало у него состояние отупения: обычный шок при виде последствий ужаса, который он сам вынужден был сотворить, или страх того, что он, возможно, принял неверное решение. Нет, как бы ни было ужасно его деяние, никто на его месте не смог бы найти иного выхода.
— Лучше выжить, чтобы искать выход, чем позволить врагам перерезать нас, как скот.
«Мы уже сто раз говорили об этом. Боже, сколько раз мы спорили об этом за последние три года?»
Но это было еще до того, как ему пришла в голову мысль привести в действие всю орбитальную сеть одновременно.
«Да, это я. Это было мое решение».
Это была просто цепь пожаров, бушевавших на всей планете. Кому нужно химическое оружие, когда можно просто поджечь Сэру и обрушить на врага ядовитый шквал из токсинов, выделяющихся при горении фабрик, перегонных заводов, домов? Иногда Прескотт позволял себе поддаться растерянности при мысли о том, как сложен мир, которым он пытается управлять, и как мало у него на самом деле власти над этим миром. Но затем он отгонял подобные мысли и делал все, что мог. Ни один человек не знает ответов на все вопросы.
— Почему мы продолжаем этот разговор? — спросил Феникс.
— Возможно, репетируем оправдательные речи перед потомками, — сказал Прескотт. — Как дела у вашего сына?
— На самом деле я не знаю толком. — Феникс отступил от края, сел и пристегнул ремни. — Он сказал: это похоже на прогулку по темно-серому снегу. Я имею в виду патрулирование. Его отряд первым отправился на разведку после удара.
«Ворон» описал круг и направился назад, в Эфиру. Ландшафт внизу постепенно менялся, и можно было видеть, как с удалением от места удара уменьшалась его разрушительная сила. Большое количество частиц из атмосферы с дождем попало в реки. Темный снег теперь походил на нефтяные пятна, влажные и блестящие в местах скопления воды, и Прескотт уже начинал надеяться на то, что через несколько недель природа сама начнет очищать себя и пейзаж станет выглядеть более естественно.
