Грин, который едва поспевал за сбивающим с толку многословием Харднетта, не сразу понял, о чем его спрашивают, но потом смысл вопроса до него все-таки дошел, и он признался:
– Никогда не вдавался. Знаю, что нельзя, а вот почему…
– Потому что всякий нейрокомпьютер считает себя индивидуальностью, – объяснил полковник. – Личностью он себя считает. Человеком.
– И что?
– А то. Когда в две тысячи двести девятом мохнатом году в лабораториях корпорации «Прикладные Цифровые Решения» соединили в сеть два нейрокомпьютера, а именно – Негро и Гамса Черного, ничего не вышло. Ни одну контрольную задачу они не смогли решить.
– Почему?
– Ты что, правда, ничего об этом не слышал?
– Нет.
– Ну майор, ты даешь! – Харднетт, искренне удивляясь, покачал головой. – Ты кто у нас будешь по диплому?
– Юрист, – ответил Грин и уточнил специализацию: – Международное право.
– Тогда все с тобой, майор, понятно. Дремучая ты, майор, тундра. Непроходимая. – Полковник какое-то время цокал языком и качал головой, дескать, ну надо же, какая неосведомленность. Но, в конце концов, прекратил глумиться и объяснил: – Негро и Гамс Черный облажались по той простой причине, что вместо того чтобы наладить совместную работу, они весь свой интеллектуальный ресурс тратили на тупое выяснение, кто в их маленьком и замкнутом мире круче.
– Играли в сапиенсов? – догадался Грин.
– Не играли, – возразил Харднетт. – Они и считали себя сапиенсами. И поэтому ненавидели один другого.
– А потом?
– Потом к ним подключили Кали.
– И что?
– Да ничего. Думали, простое количество перейдет в полезное качество и проблема рассосется сама собой. Фиг там. Негро стал ревновать Кали к Гамсу Черному. Гамс Черный – корчить из себя отверженного. А Кали – игнорировать их обоих на почве тендерных заморочек.
– А потом?
– Потом подключили четвертого… Не помню, как звали.
– И что вышло?
– Ничего хорошего. Все стали воевать против всех.
– А пятого подключали?
– Подключали. Пошли интриги, сепаратные переговоры, заключение тайных союзов и перманентная борьба за власть с переменным успехом.
– А когда шестого подключили, что случилось?
– А вот шестого как раз и не подключали. Боги из лаборатории ИКС-6 разгневались, сочли эксперимент неудачным и вырубили на хрен всех этих пиндосов!
– Я об этом не слышал.
– Ничего удивительного. Вот если бы эксперимент удался, тогда бы яйцеголовые нам все уши прожужжали. А так – сам понимаешь. Кому охота трубить о провале… Давай связь.
– Что? – снова не успел переключиться майор.
– Ларингофон через плечо, – усмехнулся Харднетт. – Активируй терминал, установи телекодовый канал со Станицей, мне нужно отработать один маленький вопрос.
Прозвучало как приказ, поэтому Грин невольно подтянулся:
– Слушаюсь, сэр!
Сбросив в канал изображение отпечатков пальцев с места происшествия, Харднетт запустил поиск по базе данных Департамента кадровых ресурсов местной Экспедиции Посещения.
Полученный результат полковника не удивил.
– Все же Курт Воленхейм, – сорвалось у него с языка.
– Курт Воленхейм? – переспросил Грин, вспоминая, где слышал это имя. И вспомнил: – Это, кажется, один из тех пропавших конвойных.
– Угадал, майор. Это действительно один из них. И вот именно Курт Воленхейм, будучи раненым, пытался задействовать тепловую мортиру. Или сначала попытался, а потом схлопотал. Я еще с этим не определился. Еще думаю.
– И кого он собирался испепелить? Напарника?
– А вот тут как раз есть варианты. И знаешь, сдается мне, что аррагейцы правы: без муллватов здесь не обошлось.
– Я бы предпочел, чтобы они были ни при чем.
– Признаться, я тоже мести не жажду. Но если выяснится, что это муллваты пустили кровь Воленхейму, то…
– …то мы уничтожим Тиберрию?
Харднетт ничего не ответил. Встал и, ступая с пятки на носок, подошел к окну. Заглянул за жалюзи. Какое-то время молча наблюдал за тем, как на площади снимают оцепление.
– Я слышал, у Бригады Возмездия появилась новая боевая система, – прервав паузу, сказал Грин. – Не врут?
Не оборачиваясь, Харднетт уточнил:
– Ты имеешь в виду машинку Кустова?
– Да, излучатель.
– Еще не приняли на вооружение. Идут испытания.
– А в чем суть?
– Я в деталях не очень… Что-то связанное с изменением структуры жидкости головного мозга. Подавляет волю к жизни. И там все жестко. Подвергнутые воздействию добровольно отказываются от приема пищи, режут себе вены, лезут в петлю, прыгают… с мостов. Короче, всякими различными способами пытаются лишить себя жизни. Как понимаешь, штука эффективная. Приговоренные сами приводят приговор в исполнение. Полное самообслуживание… Ладно, майор, все это разговоры в пользу бедных. – Резко опустив жалюзи, полковник вернулся к столу, уселся в кресло и закинул ногу на ногу. – Скажи-ка лучше, что ты думаешь о Пророчестве муллватов?
Грин несколько секунд молчал, потом развел руками:
– Миф.
– Миф?
– Ну да, миф.
Харднетт одобрительно покачал головой:
– Тогда это круто.
– Почему? – не понял Грин.
– Потому что миф – это то, чего никогда не было, никогда не будет, но есть всегда.
Грин не успел прокомментировать – раздался стук, и майору пришлось крикнуть:
– Да!
Дверь без шума отворилась, и в образовавшуюся щель заглянул курьер.
– Доставили? – спросил у него Грин.
Курьер выразительно хлопнул ресницами: мол, так точно, сэр. И получил распоряжение:
– Пригласите.
Послышались шаркающие шаги, и через мгновение-другое в кабинете появился по местным меркам пожилой, далеко за шестьдесят, человек. Мощный лоб с глубокими бороздами морщин, мозолистые ручищи, бурый цвет обветренного лица и рассеянный взгляд испорченных постоянным чтением глаз выдавали в невысоком сутулом бородаче и книгочея и землекопа. Одет он был в нечто брезентовое и бесформенное – плащ не плащ, накидка не накидка. На голове имел серую широкополую шляпу, на ногах – потрепанные кеды фирмы «Абидас», под мышкой держал истрепанную кожаную папку, из которой выглядывали желтоватого цвета листы.
Войдя, бородач задержался у порога и смешно поводил носом.
«Как крыса, забравшаяся в сырную лавку», – подумал Харднетт.
– Боррлом Анвейрром Зоке, историк, археолог, антрополог, – представил Грин вошедшего. Ученый кивнул и коснулся края шляпы. Тем временем майор указал рукой на Харднетта и задумался над тем, как представить его.
– Господин Зоке, называйте меня полковником, – опередил Грина Харднетт. – Просто полковником. А я буду называть вас профессором. Я знаю, что вы не профессор, но мне будет удобно, а вам, думаю, приятно. Не против?
