— Зачем тебе понадобилось, чтобы я пошел с вами? Хотел посмотреть мне в глаза, когда будешь меня бесчестить?
— Нет, — ответил Пазан. — Хотел дать вам возможность присоединиться к нам.
— Присоединиться к вам? — воскликнул я. — Зачем мне это? Что, кроме напрасной смерти, вы можете мне предложить?
Мне ответил Пазан, но говорил он явно за всех четверых:
— Зато мы узнаем, что значит сражаться как истинные Астартес.
Смешно было слышать это от такого юнца.
— Вы ничего не знаете, — ответил я. — Вы никогда не видели, как весь орден идет в бой. Отделение за отделением гордо выстраиваются в своей броне, со священными болтерами в руках. Вы в один голос произносите слова присяги, а затем маршируете вперед, зная, что братья всегда рядом. Вы черпаете в них невероятную силу, потому что сражаетесь не в одиночку, — нет, вас тысяча. Тысяча тел, слившихся в единый клинок. До тех пор пока вы не испытали этого… вам не узнать, как сражаются истинные Астартес.
Послушники молчали. Наконец-то я почувствовал, что сумел до них достучаться.
— Вы правы, брат-наставник, — произнес Пазан. — Мы не знаем. Мы никогда не испытывали подобного. Но когда придет наше время?
— После того как вы станете посвященными боевыми братьями, — сказал я.
— В самом деле? Даже если мы сейчас подчинимся вашему приказу и уйдем вместе с вами, если выживем и займем места в боевой роте… — Пазан оглянулся на остальных скаутов за поддержкой. — Даже если и так, когда в бой пойдет весь орден? Сколько минет времени, прежде чем мы станем достаточно сильны и сможем по-настоящему схватиться с врагом? Сто лет, двести? Сколько еще миров до тех пор станут его добычей?
Пазан шагнул вперед, за ним последовал Вителлий.
— Я знаю, что вы меня в грош не ставите, — сказал щенок из подулья. — Считаете, что я недостаточно серьезно отношусь к званию великого и могучего Астартес. Но кое к чему я отношусь серьезно. К собственной жизни. Я вступил в орден, чтобы очистить галактику от мрази, которая уничтожила мой мир. Я не для того выкарабкался из грязи и выдержал все испытания, чтобы рыться в мертвечине и состариться, обучая следующее поколение простаков. Я не для того из кожи вон лез, чтобы стать дряхлым ископаемым…
— Вроде меня, так? — рявкнул я.
Это была уже не просто злоба — я кипел от ярости. Я занес кулак. Вителлий сжался, ожидая удара, но Пазан выступил вперед, заслоняя его.
— Почему вы против нас? — выкрикнул он. — Мы все знаем, что на самом деле вы хотите того же. Мы сто раз слышали, как вы жаловались Гриколю…
— Так вы еще и шпионите за мной? — неверяще спросил я.
Хвигир проворчал из угла:
— Просто корабль у нас маленький.
— Не только у вас есть гордость Астартес, — встрял Вителлий, но Пазан оборвал его:
— Нам не за что просить прощения, брат-наставник. Вы хотели, чтобы мы это услышали. Вы хотели, чтобы мы знали, как ненавистно вам это задание, как вы ненавидите нас за то, что мы отрываем вас от настоящего дела. Что ж, вот вам настоящее дело. Враг перед нами. Мы можем добраться до него. Мы можем его убить. Да, мы рискуем погибнуть в схватке. Но разве это не та слава, о которой вы мечтали?
Теперь все четверо стояли рядом, объединившись против меня, — однако объединяло их то, во что я всегда верил. Гнев, бушевавший в моей груди, утих.
— Да, вы правы, — признал я. — Правы даже больше, чем предполагаете. Каждым мускулом, каждой клеткой тела я жажду сражаться с ксеносами без оглядки, без всяких предосторожностей. Жажду нести службу так, как подобает Астартес.
— Тогда вы заодно с нами! — воскликнул Пазан.
— Но затем, — продолжил я, — заглянув глубже, в плоть и в самые кости, я нахожу выжженную там клятву. Клятву повиноваться приказам магистра ордена и, следовательно, приказам Императора. Я никогда не преступал этой клятвы и не преступлю впредь. Что касается остального… я отказываюсь. — Я простер руку к скаутам. — Будьте моими свидетелями! Вы слышите мои слова! Я отказываюсь от славы, я отказываюсь от мести, я отказываюсь от надежды стать тем, кем мечтал стать.
Хотя они стояли рядом, я кричал во весь голос — потому что обращался не к ним.
— Я соглашаюсь с тем, что вернуться к прошлому невозможно! Битва, в которой не погиб не один из братьев, — воистину славная битва!
Я видел выражения их лиц. Они решили, что я сошел с ума, — но на самом деле я излечился. С моих плеч упало тяжкое бремя: скорбь по погибшим братьям и ярость от того, что я выжил, а они нет. Я вздохнул свободно впервые с Соты.
— Никакая слава, — тихо договорил я, — не стоит будущего нашего ордена. Будущее ордена значит больше, чем любой из нас. Вы знаете, как называют тех, кто думает иначе.
— Отступниками, — произнес Кассий у меня за спиной. — Но кто из нас отступник, брат? Ты, защищающий обескровленное тело нашего ордена, или я, защищающий его душу?
— Оно начинает двигаться… — сообщил Наррон.
— Тогда и нам пора.
Кассий сделал знак скаутам — некогда моим подопечным, а сейчас его бойцам — и вновь обернулся ко мне:
— Я даю тебе возможность сразиться так, как сражаются истинные Косы Императора, — твердой рукой, с клятвой на устах, плечом к плечу с братьями. Или ты можешь уйти. Решать тебе.
— Решать мне, — согласился я, — но я пойду с вами. Здесь и сейчас я клянусь: пускай даже ты поведешь этих детей на верную смерть, я выведу их обратно.
* * *
Это стало последней операцией 21-й Спасательной команды. Корабль-детеныш протискивался сквозь родовые пути. Мы прожгли дыру в его не успевшей затвердеть шкуре как можно ближе к цели. Если отродье «Кракена» и заметило наш булавочный укол, то ответная реакция затерялась в мучительных судорогах рождения.
Внутренние помещения разительно отличались от мертвых, погруженных во мрак залов его родителя. Наш путь освещали люминесцентные водоросли, пол пружинил под ногами, шкура стен была упруга, дверные клапаны плотно сжаты, и шум… Все отсеки и туннели вибрировали от пронзительного визга, с которым детеныш пробивал себе дорогу наружу, в открытый космос. Но даже сквозь этот вой были различимы другие шумы: гудение, пульсация, голос торжествующей вокруг нас жизни. Жизни, которую мы пришли отнять.
Мы двигались быстро. Кассий шел впереди, рассчитывая, что воинское чутье выведет его прямо к сердцу твари. Скауты держались в шаге позади. Их возбуждение и страх не ослабили годами выработанного мастерства. Они перемещались свободно, не в жестком строю: то и дело менялись местами, перебегали от стены к стене и прикрывали товарищей. То Вителлий вырывался вперед, а Пазан оберегал его, то впереди оказывался Наррон, то Хвигир, как никогда гордый тем, что ему доверили тяжелое орудие. Они защищали друг друга. Два года я пытался найти среди них подходящего лидера, но лишь сейчас понял, что им не нужен вожак. Они сражались как один: пока Хвигир перезаряжал, Наррон отгонял тиранидов выстрелами; когда щупальце обвилось вокруг Наррона, Пазан вогнал дуло дробовика в пасть твари и вышиб ей мозги; когда Пазан разжал дверной клапан, Вителлий пристрелил притаившуюся за дверью тварь; когда Вителлий поспешно отступал от целой своры гаунтов, я поддержал его огнем, и вместе мы остановили врага.
