– Папа!! – вскричала Бетти. – Тебя ранило?!
– Нормально, Бетти, нормально… – зажимая кровоточащую рваную щеку, успокоил я, – лучше помоги Марка уложить…
Кое-как донес обессиленного Марка до сидений, вместе с дочкой осторожно уложили на живот.
– Морфы бегут! – огласил Айс и – тут же: – Что у вас там?..
– Марка и отца ранили! – крикнула Бетти.
– Чего?! Кто?!.. – и – сразу: – Плохо дело: посадку выполнить уже не смогу – опасно. Придется вам пока так…
– Да где меня ранили-то?.. – отшутился я, держась за щеку, потом схватился за арбалет: – Так… чиркнуло просто.
И – опять к двери.
– Пап, куда ты?! – бросила вслед Бетти.
– Я не дам этой скотине уйти…
Заметив среди отдаляющихся сожженных бронетранспортеров человека в серебристо-черных доспехах с луком наизготовку, уже натягивающего следующую стрелу, чтобы на сей раз добить наверняка, – прицелился навскидку и, несмотря на чудовищную тряску, все же выстрелил. Зажигательный болт сдуло круто вправо, но едва перезарядил арбалет, – на моих глазах лавина морфов, словно грязевой поток, набросилась на стрелка и разорвала на части, как бумагу. Испив свежей крови, те принялись залезать на БТРы и поочередно прыгать на взлетевший вертолет, но высота оказалась недосягаемой.
«Прыгайте, прыгайте… – с усмешкой подумал я, – только поздно уже!»
И, жмурясь от ветра, бьющего в лицо, задвинул десантную дверь и вернулся к Марку и Бетти. Неутешная дочка обливалась слезами, не зная, что делать, а Марк, будто забыв о ранении, утешал и даже шутил.
– Ну, мученик, живы будем – не помрем? – поддержал я и, с содроганием взглянув на стрелу, попросил дочку: – Бетти, где-нибудь тут аптечку, что ли, поищи…
– Т-т-там… у дальнего иллюминатора… – сдавленным голосом объяснил Марк, – вроде должна висеть. Еще… еще в вещах у этих… п-предателей…
Бетти молниеносно сорвалась с места, засуетилась.
– Дай хоть рану-то осмотрю… – сказал я и нагнулся к нему. – Ты сам-то как себя чувствуешь?
Тот покашлял.
– Как п-подстреленная куропатка… – промямлил Марк, – если… н-не хуже…
– Понятное дело…
Осмотрев ранение – вокруг практически не натекло крови, – я с удивлением обнаружил: стрела, невзирая на мощь выстрела, вошла в спину лишь на четверть – разбилась о бронепластину Пройди чуть ниже – и случилась бы трагедия.
– Поздравляю тебя, счастливчик! – обрадовал я. – Еще постреляешь!
Марк усмехнулся, смолчал.
Подоспела Бетти.
– В рюкзаках нашла две полные фляжки, а в аптечке – бинт, вату, нитки с иголками и спирт. Только его годность не знаю… – торопливо подытожила она. Руки тряслись, глаза бегали. – Можно ведь так?
– Бог с ней с годностью-то… – и – попросил: – Полей-ка на нож. И водички на руки плесни – будем военно-полевую хирургию осваивать…
– А я?
– А ты бинт готовь и ватки оторви – перевязку сделаешь…
За иллюминатором светало. Серела вдали холодная осенняя заря, предвещающая очередной дождливый день без какого-либо просвета и надежды разглядеть солнце за сводом бесконечных туч. Едва-едва скинув ночное беззвездное одеяло, небо бледнело, хмурилось, затягивалось какой-то мертвенной белизной. Ветер, по-особенному неистовствующий с раннего утра, полным ходом двигал изодранные лохмотья облаков, тащил куда-то, как невесомых кукол. Но стоило ему ослабнуть хотя бы на мгновение, и те тотчас принимались клеиться друг к другу, будто пластилин, слипаясь в грязные сальные комья. Внизу же не видно никакой суеты и движения – все живое еще спало и не торопилось покидать ночные укрытия. Лишь птицы кружили над черными развалинами и костлявыми деревьями, по-своему радуясь желанному хоть и тусклому свету.
«Спокойно так, хорошо, – с радостью думал я, – обидно, что опять без солнца».
И вздохнув, осторожно дотронулся до щеки, кропотливо зашитой Бетти, – та несильно ныла, пощипывала от спирта, но не нарывала, как раньше. Жаль, что все равно останется безобразный шрам, и ничего с этим не поделаешь, как ни крути.
Посмотрел в последний раз на унылое небо, повернулся к дочке, негромко воркующей о чем-то с лежащим на боку Марком, и подошел. В присутствии меня парочка замялась, робко заулыбалась.
– Ну как вы тут, голубки? – пожав руку Марку, поинтересовался я и приобнял Бетти. Та смотрела то на Марка, то на меня, словно не зная, на ком остановить внимание. – Все хорошо у вас?
– Хорошо, – весело ответила дочка, поглаживая избранника по волосам, – не волнуйся! – и – спросила: – Щека-то как? Сильно болит?..
– Да ноет, собака, немного, а так ничего, терпимо, – посетовал я, – а еще чешется временами…
– Вот и не трогай ее, – строго велела Бетти, метнув серьезный взгляд. И прибавила: – Час где-то еще походи так, а потом тебе по-новому ее обработаю. Хорошо?
– Как скажешь, док!
– Ты с ней не шути, Сид! – посоветовал Марк, а сам перелег на живот, устало вздохнул. Из-под доспеха, что пришлось распороть, чтобы достать стрелу виднелся набухший от крови бинт. – А то вообще постельный режим пропишет, и будешь лежать!
Посмеялись.
– Вот ты-то как раз и лежи, страдалец, – добродушно бросил я, – а лучше – спи: тебе отдых полагается. А я уж как-нибудь потом… – и решил спросить: – Спина-то как?
– Сойдет. Когда на животе лежу, не беспокоит, а набок перевернусь – покалывает как бы немного, – ответил Марк и, подняв стрелу с поалевшим наконечником, повращал и заявил: – А эта вот талисманом теперь моим будет! Стрелять ей не стану – пусть в колчане лежит, удачу приносит!
– Да выкинул бы ты ее, Марк, – вмешалась Бетти, уже перейдя на «ты». – Она тебя чуть не убила…
Марк поднял щенячьи глаза.
– Не могу, – сознался тот, – я – человек суеверный, в знаки судьбы всякие там верю, мистику. Вот если живой остался – тем более с ней не расстанусь…
Бетти сокрушенно мотнула головой, словно мать, недовольная сыном, но затевать спор не стала.
– Водичкой-то не поделитесь? – смущенно попросил я, поглядев на дочь. – А то в горле пересохло.
Бетти передала фляжку, я пару разков глотнул, вернул.
– Спасибо! – поблагодарил я и, любя потрепав за нос, продолжил:
– Ладно, пойду я, посижу. Может, вздремну…
– Только не забудь про перевязку! – напомнила вслед.
– Да помню, помню!
Но только собрался сесть, – в салон ворвался уставший голос Айса:
– Ну что, всем доброго утра, что ли? Только, боюсь, ни хрена оно не доброе, судя по погоде, – темень одна какая-то кругом, все настроение портит…
