Те промолчали.
– В жопу этих «объективных» историков, которым по фигу немецкие злодеяния и наши беды и которые пишут только о немецких страданиях. Понимаете, если человек пишет, что уничтожение даже трехсот вражеских военнослужащих из состава учебки подплава – пустяк, то этот человек – гад. И его объяснения, что они там были недоучки и юные и невинные, только подтверждают, что гад. Да еще и лайковый гад, потому как «Густлофф» на самом деле был не лайнером для пассажиров, а целиком оборудованной для обучения подплава учебкой и казармой в придачу. Даже бассейн на этом теплоходе был переоборудован для учебных целей, водолазные работы разучивать на практике. И эти утопленные подводники уже никого не уничтожили в дальнейшем… Да и попробовал бы это брехло сам уничтожить несколько сотен военнослужащих противника… К слову, довелось мне с этим эсэсториком пообщаться. Так вот, документов на то, что на потопленном «Густлоффе» было три тыщи детей, нет. Просто отсутствуют. Потому сия байка тоже ложь. Привычной в последнее время выставить наших людей злыми Иродами, списать на них все несуществующие грехи. И эта дрянь отечественная старается со всех сил.
– Что, встречались? – спрашиваю я.
– Переписывались, – злобно отвечает старшина. Потом, помолчав, добавляет: – Такая учебка секретна донельзя. Без допуска к работе с секретами на борт никого не пустят. Там все секретное, особенно во время войны, особенно когда учат именно тому, чем воюют. А подлодки у немцев были самой результативной и эффективной частью военно-морских сил. Так туда и допустили бы детей не пойми каких, без допуска к секретному, как же… Голимая брехня.
Меня немного лихорадит – успеть на авиетку надо любой ценой, и я, черт вас всех дери, обязательно успею. Правда, когда вижу знакомую морду с кучей пирсинга в губе и тяжелой нижней челюстью, понимаю, что попал серьезно. Не ожидал, что так быстро свидимся с этой чертовой паспортисткой. Даже до сорока пяти лет ждать не пришлось. У Щуки, по-моему, даже глаза блеснули – тоже узнала. «Здравствуйте, девушки!» – как сказал слепой, пошедший с одноглазым приятелем по бабам через темный лес.
Дальше все легко предсказуемо. Она тут главная смены на КПП. Кто б сомневался.
Разумеется, у нее есть инструкция и она этой инструкции будет следовать непререкаемо. Мне приходится тащиться в ее кунг (о, неплохо живет скотина) и выслушивать длинную и нудную нотацию, что самое противное – крыть мне нечем. Она спокойно укрывается за пунктами в принципе вполне вменяемой инструкции. Типичнейший ход бюрократии – вроде все правильно, а по сути издевательство. Мой жалкий писк на тему раненых ее совершенно не убеждает, наоборот, она еще больше торжествует. Да, такие отыграться любят.
Через некоторое время в дверь суется Ильяс и пытается, жалобно воя и стеная, добиться уступок. Видно, здорово разобрало парня – жалостно так у него получается. Ну да, мордасия у него совсем страшно раздулась. Глаза аж совсем щелочками стали.
– Согласно пункту номер четыре настоящей инструкции я не имею права пропускать в Кронштадт лиц неизвестных, подозрительных, а также не имеющих документов и поручительств.
– Да кто тут подозрительный? Вы же со мной даже поругаться успели! И поручиться за нас может начальник второго сектора. Вы поймите, у меня тяжелораненый и двое серьезно раненых!
– Вас не помню, лицо у вас незапоминающееся. К тому же я ни с кем не ругаюсь, никогда. А начальник второго сектора как раз прошлым рейсом отбыл и вас опознать не может. К тому же раненые тоже неизвестно кто. Я полагаю, что мне стоит обратиться к комендантской службе, чтобы вас задержали до выяснения. Кроме того, в соответствии с пунктом два инструкции в мои обязанности входит тщательная проверка на предмет наличия подозрительных укусов. Так что вам надлежит в досмотровой палатке, во-первых, раздеться, во-вторых, разбинтовать поврежденные места.
– То есть я так понимаю, что вы нас не пропустите?
– Очень бы хотела пропустить, но долг есть долг, – высокомерно замечает Щука.
– Хехуа! – горестно мычит Ильяс и начинает колотиться тихонько лбом об стенку кунга.
– Что он говорит? – подозрительно спрашивает меня Щука.
– Если я правильно понял, он считает вас стервой.
– Ах вот как? И правильно считает. Я – стерва, и вы у меня еще наплачетесь!
– Вот прям так?
– Прям так. Вон из моего кунга, я вызываю патрулей, чтобы они вас задержали до опознания!
– Ну невелика честь быть стервой. Стерва – это, к слову, падаль. И любят стерв только стервятники. Так что у вас хорошая компания намечается. И когда вы попадете на лечение – а по цвету кожи вижу, что у вас гепатит есть, – тогда убедитесь, что в наших документах пунктов еще больше, – отбрехиваюсь я, покидая негостеприимный кунг.
Вдогон она выдает долгую матерную фразу, правда, не слишком впечатляющую.
Ильяс куда-то делся. Верчу головой, не понимаю, как он успел слинять. И замечаю, что меня манит пальцем пожилой мужик с повязкой на рукаве, стоящий за ближайшей палаткой.
– Проблемы? – спрашивает он, когда я подхожу поближе.
– Да вот поругался, было дело с этой Щукой, теперь отыгрывается, а у меня раненые, – толкую я мужику.
– Мормышка, она такая, – соглашается мужик.
– Ты что звал-то?
– Сейчас катерок отправляется, могу вас туда пристроить. Только я видел у вас всякого добра много – не поделишься?
– Что нужно?
– Нам по одному рожку всего выдали, потому как насчет бронежилета и автомата с четырьмя обоймами?
– Не, броник отчетный, автомат тоже. Я тебе его отдам, а сам с чем останусь?
– Тебе в Кронштадт надо или нет?
– Слушай, я сейчас вызову наших ребят из охотничьей команды. Убивать они вас не будут кровососов, но вот люлей наваляют. – Я начинаю искать альтернативные решения.
– Погодь, не возбухай. Я ж вижу, что тот раненый лежачий не из ваших. Очень тебе надо, чтоб разбирались всерьез? Ты за него отвечать будешь? И прошу-то малость. У тебя ж этих автоматов два, и не отчетные они – скорее из трофейных. У вас таких раньше не было.
– Ты про коротышки эти? Про «кедры»?
– Да я не знаю, как их называют, ну маленькие совсем.
– Ну ладно, пошли.
Когда мужик хозяйственно прибирает трофей и магазины к нему, появляется Ильяс. Объясняю ему, что нашел решение проблемы. Он морщится со страшной силой, потом машет рукой. Грузимся быстро, и корытце отваливает.
Прошу больничных по рации помочь сантранспортом. Обещают, что помогут, а когда выясняют, что перелом бедра, то обещают уже точно.
Ильяс что-то бухтит. Из его уханья понимаю, что он нашел не то знакомого, не то земляка и нас бы и без взятки пропустили, а так он вычтет «кедр» из моих прибытков.
