— Приду к тебе спать, — объявил Гостимир. — Сестра вовсе из дому выжила. Чем лучше было ей на пастбищах остаться!
— А идем, — оживился Морок.
— Он дома один боится, — хмыкнул Олег, — его домовой за уши тягает.
— За уши куда — за иное место, — проворчал Гоймир.
Морок покраснел и хотел что-то ответить, но Олег дурашливо пропел:
А я возьму заточку,
Закроюсь на цепочку
И заберусь под одеяло!
Маленький, маленький, —
Он ловко хлопнул Морока по щеке:
Ну не будь таким угрюмым,
Подрасти твои попытки
Все равны нулю!..
— Ладно, мне в море уже надоел ваш щенячий визг, — вмешался Йерикка. — Все свободны.
— Баснь слыхали? — вдруг засмеялся Гоймир. У него настроение было получше, чем у остальных, и Олег вдруг сообразил, что его дом немного в другой стороне, а значит он намылился к Бранке. — Вот одолели мы данванов…
— Йой, ну?! — удивился Гостимир.
— Кладем так… Вот выводят из поруба пленных. Выходит старший стражник, глянул на тех — стоят, один за одного держатся, ветром их качает… Ну, старший одно и говорит: «Други мои! Война окончена. Все свободны. Всем спасибо».
— Чей поруб? — спросил Олег.
— Наш конечно, — сразу ответил Гоймир.
— А, это хорошо, — одобрил Олег.
— Смешно, — заключил Йерикка. — Ну, я пошел.
Мальчишки разошлись. Олег, чисто ради интереса задержавшись, убедился, что Гоймир и в самом деле зашагал к дому Гостимира…
…А значит — к Бранке.
…Олег сел в постели, еще не проснувшись — тяжело дыша, сердце колотится в бешеном ритме барабанной марш-атаки, глаза широко открыты, все тело в поту. Мальчик чувствовал, что во рту у него сухо, как в пустыне. Его охватил озноб.
«Сон. Что мне снилось?.. А!»
Вспомнив свой сон, разбудивший его, Олег повернулся и рухнул в постель ничком, пряча вспыхнувшее лицо в подушку, пахнущую свежим сеном и ежась.
— Ой, блин… — пробормотал он, втискивая лицо глубже, — блин, блин… Блин!!! — выкрикнул он затем, чтобы произнесенными вслух словами заглушить мысли — казалось, гремевшие, как церковный набат в лесной веске. Потом вскочил на ноги и, на ходу выскакивая из трусов, метнулся к ушату с водой для умывания.
Подобные сны ему снились и раньше. Но всякий раз они были расплывчатыми — словно из душной темноты появлялись какие-то гипертрофированные формы, неясные и изменчивые. И он никогда не видел лиц. Но сегодня… ожесточенно выплескивая на себя воду, Олег почувствовал, что кожа горит, словно настеганная крапивой — не только лицо, но и шея, и плечи, и грудь, и спина.
— Как стыдно… — пробормотал Олег, чтобы хоть что-то сказать. Прислонился мокрой спиной к стене и сполз на пол, запрокинув лицо и закрыв глаза.
Ему снилась Бранка. Он ни разу — слово чести! — не представлял ее себе БЕЗ ОДЕЖДЫ. Не позволял себе — даже после того, что у них было на скалах. Она была сестрой друга и чужой — ЧУЖОЙ, ЧУЖОЙ!!! — девчонкой, опять-таки девчонкой друга. Настоящего друга, даром что они знакомы около двух месяцев. Но во сне человек не отвечает за себя. И себя не контролирует. А сейчас Олег тщетно старался запретить себе вспоминать сон. Сон, где…
— Нет, нет, нет! — выдохнул Олег, еле шевеля губами. Его знобило. — Я, наверное, заболел…
«Ага. Заболел. Классики так и говорят — любовь и есть разновидность болезни».
— Чушня, — Олег обнял себя за плечи, пытаясь заставить встать. Самым кошмарным было, что воспоминания о сне ему… приятны. Он не мог их прогнать, как ни старался.
Подобрав трусы, Олег в сердцах швырнул их в ушат, а потом бросился на постель и вцепился руками в подушку с риском разорвать кожу.
«Домой. Поскорее — домой, домой!»
ИНТЕРЛЮДИЯ
«ПЕСНЯ О ДАЛЕКОЙ РОДИНЕ»
Я прошу
Хоть не надолго —
Боль моя,
Ты покинь меня.
Облаком,
Сизым облаком
Ты полети к родному дому —
Отсюда к родному дому.
Берег мой,
Покажись вдали —
Краешком,
Тонкой линией…
Берег мой,
Берег ласковый —
Ах, до тебя, родной, доплыть бы,
Доплыть бы хотя б когда-нибудь!
Где-то далеко,
Очень далеко
Идут грибные дожди…
Где-то далеко,
В маленьком саду,
Прямо у реки
Созрели вишни, наклонясь до земли…
Где-то далеко,
В памяти моей,
Сейчас, как в детстве, тепло,
Хоть память
Укрыта
Такими большими
Снегами!
Ты, гроза!
Напои меня
Допьяна,
Да не досмерти…
Вот опять,
Как в последний раз,
Я все гляжу куда-то в небо,
Как будто ищу ответа…
* * *
Неумолимо, как саммит ОБСЕ на Россию, надвигалось 20-е число червеня — Перунов День, время, когда зацветает на миг папоротник. Во-обще-то Олег знал, что папоротник размножается спорами, но благора-зумно об этом помалкивал. Всё больше и больше времени отнимали тре-нировки — Йерикка почти не отходил от Олега, добиваясь от него совер-шенного владения холодным оружием. И это было, пожалуй, хорошо, по-тому что меньше времени оставалось — встречать Бранку, её недоумён-ный и обиженный взгляд. Она не понимала, почему Олег вновь начал так упорно избегать её.
А он НЕ МОГ её видеть.
Не мог — потому что боялся. За неё. За себя. За Гоймира. Эта лю-бовь доставляла больше страданий, чем радости, тем более, что Гоймир совершенно не мог понять холодности своей названой и часто впадал в уныло-хмурое состояние, а то ещё делился переживаниями с Олегом, и это было всё равно что сидеть на раскалённой сковородке.
Йерикка догадывался о мучениях друга. Олег понял это, когда ры-жий горец зашёл к нему как-то утром, когда Олег пил чай с пирогами, сго-товленными заботливой Славной, тоже начавшей замечать, что с её пос-тояльцем что-то неладно и приписавшей это плохому питанию.
— Будешь? — спросил Олег. Йерикка кивнул:
— Плесни.
Он был какой-то странный, с красными глазами — и навалил в чай кучу дорогого южного сахара, чего обычно не делал. Отхлебнул этот сир-оп и сообщил:
— Хочу поехать отдыхать на южное море. Где солнце, вода — тёплая, как этот чай, и девчонки в купальниках. Ты на море был?
— Нет, — ответил Олег, разламывая пирог. — Я не люблю, когда жарко. А что с тобой?
— Договаривался о продуктах с лесовиками, — еохотно ответил Йерикка,
снова припадая к чаю. Олег, если честно, давно подозревал, что его друг в племени играет роль шефа службы безопасности или что-то в этом ро-де. Именно он встречался с разными приезжими, останавливавшимися у Славны, а то — сам ездил куда-то с конвоем или один, отвозил и привозил грузы…
