— Чего орете? — выкрикнула она. — Что, заняться нечем? Так ведь оно, если вокруг оглядеться, работы полным-полно…
— Тамара Митрофановна, — узнал ее кто-то, — так ведь говорят, что тот парень кремняков убивает, а те, естественно, сопротивляются…
— А тебе что, — скривилась Гречаник в недоброй ухмылке, — булыжники те родственники? Камни — братья, а кирпичины — сестры? Они тебя кормят-поят? Лучше вон на ту девушку взгляни, — она указала на девчонку с неумело перебинтованной рукой и с линзой на груди, — может, ей помочь чем-то надо? Может, тогда и она тебе чем-то поможет? Да держитесь же вы мужественно, вы же — лю-ди! Вы же достойны этого!
Она только начала ощущать вкус своей речи, только-только начала отыскивать нужные слова в шелухе соображений, как девушка с перебинтованной рукой надула губы:
— С кем тут держаться с достоинством? С подонками, которые сияния ослепительного не видят? Или вот с ним, — она ткнула бинтами в меня, — что сияние это в мрак превращает?..
Я только руками развел.
— Родненькая моя, — вдруг подал голос из ущелья между гаражами и Беловод, — а тебя случайно то сияние всемирное не ослепило? Неужели ты вокруг ничего, кроме него, не видишь?.. Но вспомни, что ведь и свет, если к нему внимательно приглядеться, семь цветов все-таки имеет. Разных цветов, девочка моя! Как десять разных заповедей Господних: не будет хотя бы одной из них, так и жизни светлой не будет. Так и света не станет, если хотя б один цвет пропадет… Здесь, родная, и вера, и обычная физика одно и то же доказывают. Вспомни спектральный анализ, милая! В школе же проходили, наверное.
Но толпа его уже не слушала. Парень, оскорбленный девушкой, выказал все, что думает, и о царстве прозрачном вообще, и о ней лично в частности. Та не сдержалась и тоже разъяснила ему свои соображения относительно рабства в чистоте и свободы в навозе. Парень повысил голос. Кто-то поддержал девушку. И пошло-поехало…
— Держитесь с достоинством, люди! — умоляла Тамара.
— Вспомните о спектре и о Заповедях! — вторил ей Беловод.
Кто-то кого-то дернул за рубашку. Кто-то кого-то толкнул. Кому-то наступили на ногу. И через минуту смешанная перед этим толпа, словно во время деления существа с красивым именем «инфузория», распалась на два почти равных лагеря. Как и надлежало двум новым инфузориям, эти новые группы были похожи, как капли воды, но существовали уже в отдельности. И поэтому, согласно дарвиновской теории естественного отбора, они сцепились не на шутку. О нас забыли и такой ситуацией грех было не воспользоваться.
— Лялька, — закричал я, — берем профессора и рвем отсюда! Лианна, вытягивай Тамару и за нами!
— Держитесь с достоинством, люди!..
— Вспомните Заповеди!..
Беловод словно в раж вошел: у него откуда-то появились силы, чтобы хвостать нас с Лялькой по рукам и не давать возможности поднять носилки. Толпа откатилась на середину двора, потащив за собой и Тамару. Лианна почему-то медлила, топчась на месте.
— Анюта!.. — заорал было я, но та вдруг заверещала и с воплями отскочила в сторону.
— Убегайте, убегайте! — завопила девушка. — Сейчас, сейчас он появится!..
Я мгновенно понял, что должно появиться, и, бросив Беловода, врезался в толпу, начавшую уже настоящую драку и поэтому не обращающую никакого внимания на вой Лианны. Лучше б не пробовали Гречаник с профессором пробиться к толпе со своим словом. Вон какой ураган поднялся!.. Они же крика не слышат, не то что шепота! Какие там слова!.. Кулаками их, кулачищами!.. Вот и Лялька уже рядом со мной: въехала кому-то по зубам незаряженным пистолетом и уже снова размахивает им, что-то крича в мою сторону.
Я прислушался к ней и, подняв на мгновение голову, понял, что применять кулаки, этот самый надежный — потому что самый естественный! — вид оружия, длительное время я не смогу. Тарелка появилась (в полном смысле этого слова) молниеносно. Только-только, перед предупреждением Ляльки, я уже поглядывал на небо и отмечал, что ближайшее из этих созданий было километра за полтора от нас. Как вот оно — или другое? какая разница! — зависло над столпотворением разгоряченных фигур, чуть крутнулось, будто отыскивая равновесие, и низ его начал набухать зеленовато-мутным бутоном. Конечно, все это происходило очень быстро, но для меня время словно остановилось.
Вот какой-то мужик застыл, схватив другого за волосы. А они совсем не шевелились, приобретя упругость проводов. Вот какая-то женщина падала, падала на землю и никак не могла упасть. Вот какой-то юнец замер на носке одной ноги, подняв другую для удара, но так и оцепенел в этой неудобной позе. Вот Тамара, подняв руки над головой, превратилась в статую, переполненную каменным торжествующим неистовством, а сверху, прямо к ней, тянулся, тянулся отвесный, сужающийся к своему нижнему концу, луч. Вот он, медленно удлиняясь, почти коснулся поднятых рук Тамары, и тут время неожиданно снова приобрело свое естественное течение.
Грязная мужская рука дернула волосы неприятеля. Женщина, громко ойкнув, упала на землю. Юнец достал-таки кого-то ногой. И только Тамара не успела опустить рук, мгновенно вспыхнув изумрудным пламенем. Она закричала, будто выжигая себя изнутри тем воплем и растворяясь вместе с ним в сверкании зеленовато-голубого огня. Послышался глухой взрыв, земля вздрогнула, и еще несколько обожженных человек с воплями кинулись врассыпную. За ними испуганно побежали и людишки, на которых, нервно вздрогнув, распалась толпа.
— Та-а-а-би-и-и-ма-я-я! — страшно-страшно закричал кто-то позади меня.
И лишь через минуту я понял, что это — голос Беловода, и что два слова — «Тамара» и «любимая» — навеки спеклись в его горле. Но я не повернулся на этот спеченный крик, потому что замер, увидев, как Лялька роняет пистолет и обеими руками крепко зажимает рот. И только после этого я все-таки посмотрел назад. В направлении Лялькиного взгляда.
Носилки, на которых лежал Беловод, какой-то неестественной силой подняло на метр от земли, а из-под низа, пронизывая тело профессора, в направлении тарелки протянулась цепочка красноватых пятен, напоминающих собою полупрозрачные шаровые молнии. И носилки, и Вячеслава Архиповича вдруг обвило мутным сиянием, в котором еще бился, умирая, его вопль. Потом сияние приобрело форму сферы, а по ее поверхности начали пробегать кровавые искры. Затем сфера беззвучно лопнула, разбрасывая их во все стороны. На землю упали куски гипса, чуть сочащиеся дымкой, которую я в той, другой, жизни снимал фотоаппаратом Алексиевского возле беседки на территории нефтеперерабатывающего завода. Ни самих носилок, ни профессора не было.
